Если князь Пестрый будет побит, мы с миром выпустим его вон, хотя на нем кровь людей Уроса; но мы не будем мстить. А если он победит, то мы будем смотреть, справедлив ли он в княжении. Если нет — тогда возьмемся за меч. Если да — то будем давать ясак, как и прежде. Но это не значит, что мы ему покоримся. Мы просто примем его как часть своей судьбы, а ей мы и без князя Пестрого покорны. Я понятно сказал?
Вострово в досаде плюнул на землю. Нелидов измученно снял шлем и вытер мокрый лоб.
— А мне чего делать? — беспомощно спросил он.
— Будь гостем и жди. От тебя ничего не зависит. Победит Пестрый — и ты без боя победишь. Побьют Пестрого — и тебе убегать, даже если ты разоришь и сожжешь наш город.
— Гос-споди, куда меня бог занес!.. — в сердцах сказал Нелидов, думая: «Хорошо, что моя дружина меня не слышит!..»
— Князя Пемдана вся Пермь уважает как мудрейшего… — шепнул сзади толмач, но воевода отпихнул его локтем.
— Вон там, воевода, на шутёме ставь свое войско, — Пемдан указал рукой. — И близко, и места достаточно. А к закату жду тебя в своем доме.
Вострово хмыкнул.
— А ты, боярин, не думай врасплох на Пянтег нападать, — обратился к нему Пемдан. — На ваших мечах кровь Уроса. Пянтег уважаем в нашей земле. Он не попомнил вам зла и вышел к вам с открытой душой. Если же вы его вероломно обманете, предадите город мечу и надругаетесь над священной рощей, то дальше на своем пути вам придется с боем брать каждое селение, каждую охотничью избушку. На вас падет проклятие пармы, и каждая еловая иголка будет целить вам в сердце.
— Коли мы боялись того, так сюда бы не пришли, — надменно ответил Вострово.
— Чтобы нас одолеть, тебе придется вырубить всю парму. А зачем вашему хакану мертвая пустыня вместо цветущей земли?
Боярин уже разинул рот отвечать, но воевода оборвал его:
— Хватит!
Полки дружно двинулись на поле за городищем. «Да-а, с таким князем здесь частоколы не нужны», — думал по пути воевода. Ему было стыдно оттого, что перед Пемданом он почувствовал себя мальчишкой, которого оттаскали за уши и прогнали на полати.
— Тряпка ты, воевода, — презрительно бросил Вострово.
— Помолчи!., — вспылил Нелидов. — «Тряпка»!.. Пянтег наш, а за ним и прочие городища покорятся! И все это — не пролив ни капли крови православных!
— Ею победы омываются и укрепляются! — гордо заявил боярин, но воевода лишь обессиленно махнул рукой.
«Вот оно, пермское колдовство, — убеждал он себя. — Заморочили, по рукам и ногам связали». Но в душе Нелидов в это колдовство не верил. Он немало повидал в Устюге пермяков. Так же, как и прочий люд, те пили и ели, торговались, хитрили на таможне, прятали товар, заливались брагой, дрались или, увязнув в долгах, сидели в порубе на цепи. Не в колдовстве тут было дело. Здесь, среди родной пармы, пермяки вдруг показались Нелидову совсем не такими, как дома. Они словно бы обрели какую-то вторую душу, непознаваемую глубину. Здесь был другой мир, и люди были не его частью, а им самим, его ипостасью, что ли. «Эх, — корил себя воевода, — почто князь меня во главе поставил? Я — надтреснутый человек. Мне то ли Москве послужить охота, то ли на печи полежать; то ли людей сберечь, то ли повое-водить. И согрешить, и чистым остаться. Коль ратник — так руби, коль воевода — сиди в Устюге и купцов потроши… Надо было Вострово над войском ставить. Тому все ясно: пермяк? — голову снимай! Или же самому князю Пестрому идти сюда. Он того же поля ягода: Москва велела — коси, коса». И еще Нелидов вдруг испытал странное чувство уважения к никогда не встречавшемуся ему князю Михаилу Пермскому. Как же он, православный, не теряя веры, правит этой многолукавой, премудрой и грозной пармой?
Вечером воевода и боярин отправились в Пянтег, захватив с собой десяток стражников. Нелидов не мог оставить Вострово на стану, хотя и знал, что боярин пришелся Пемдану не по душе. Если бы воевода поехал один, то раскол между ним и боярином стал бы неизбежен, и войско развалилось бы и погибло по частям, когда боярская рать навлекла бы пермский гнев и на рать воеводскую.
Княжеский дом был обширен, крыт еловым лубом. Сени из плотного ивового плетня вели в просторную, хотя и низкую горницу, куда надо было спуститься по двум земляным ступенькам, забранным досочками. В противоположных углах горницы громоздились две глинобитные печи—чувалы с деревянными дымоходами. Вдоль стен тянулись лавки, на которых сидели гонцы, ожидающие воеводу и боярина. Здесь был Соликамский есаул, посадские старосты и выборные из Усть-Боровой, Верх-Яйвы и Мошевых деревень, пермяки из Кондаса, Пыскора, Сурмога, Урола, Майкора и Мечкора, Шакшера, Кудымкара, Касиба. Пемдан скромно притулился в стороне и наблюдал.
Начался разговор, чем-то напоминающий торг. Пермяки обещали ясак, распахивали короба с подарками. Нелидов изумленно мял в руках невиданные меха — голубых песцов, серебряных соболей, бесценный белый каракуль, привезенный через Хаджи-Тархан из-за Хорезмского моря, вслушивался в русскую речь непривычного произношения. Но единоверцы оказались не столь податливы, как пермяки. Конечно, уверяли: «Божьей волей одолеем Михаила-отступника и вам наши животы принесем, крест целовать будем…» — но с подарками не торопились. Мол, в пути подводы. Нелидов глядел на уверенные, сытые, хитрые рожи всех этих Суровцевых, Елисеевых, Калинниковых — и понимал: если отобьется Михаил, то подводы тут же развернут оглобли.
— А где же анфаловский есаул? — спросил он.
— Прийти не пожелал, — пояснил Пемдан. — Заперся в своем городке и велел передать, что он Михаилу-князю клялся и ни вам, ни князю Пестрому, ни вашему московскому хакану служить не станет, а крепость не покинет.
— Это как же? — не понял Нелидов.
Пемдан усмехнулся.
— Есаул Кривонос — совсем старик, — сказал он. — Ему уже за шесть десятков зим миновало. От старости он умом повредился, потому и заперся. Вы его не бойтесь. С ним всего семь человек. Чем они вам помешать смогут? Оставьте старика в покое. Потом сам выползет.
— А что с ним за люди?
— Трое сыновей и четверо Михайловых ратников. Жена Кривоноса давно в Пянтеге живет, В последние дни, как он заперся, она каждое утро и вечер ходит к городку и ругает мужа за глупость и упрямство, а он все равно не вылезает. Вы, русские, говорите: седина в бороду, бес в ребро.
На лавках заржали посадские. Нелидова передернуло от нелепости положения. Старый хрен засел в крепости — хоть и маленькой, но важной, — и что с ним делать? Вострово явно злился.
— Дурь какая-то! — плюнул Нелидов.
— А почему от татар гонца нет? — рявкнул Вострово, пресекая хохот посадских.
— Я над татарами не властен, — развел руками Пемдан. — Ибыр и Афкуль казанскому хану подчиняются — при чем здесь Пянтег? Знаю: афкульский шибан Исур собрал своих воинов и увел в Чердынь на подмогу князю Михаилу.
— Значит, Афкуль без войска стоит? — наседал Вострово. — И далеко ли до него?
