— Если бы я хотел, чтобы ты переговорил с ним, — резко ответил Джонас, — я бы дал тебе знать. Почему ты думаешь, что Дэн не сможет сделать того, что может Боннер?
Дэвид колебался. Прежде чем ответить, он загасил сигарету в пепельнице на подлокотнике.
— По двум причинам, — осторожно ответил он. — Я не принижаю Дэна. Он показал себя исключительно способным администратором и руководителем студии. Он создал программу, по которой фабрика работает бесперебойно. Но он лишен творческих амбиций Боннера или Зэнака. Он не способен ухватиться за идею и превратить ее в великий фильм.
Он пытался разглядеть в темноте лицо Джонаса. На мгновение свет снова упал на его лицо: полуприкрытые глаза, бесстрастное лицо.
— Отсутствие творческих амбиций — это то, что отличает настоящего продюсера от просто администратора, каковым и является Дэн. Настоящий творец уверен, что может снять картину лучше, чем кто бы то ни было — и умеет заставить других в это поверить. На мой взгляд, в двух ваших картинах этого больше, чем в пятидесяти с гаком, которые Дэн сделал за последние два года.
— А вторая причина? — спросил Джонас, не обращая внимания на скрытую лесть, содержавшуюся в словах Дэвида. Роза улыбнулась про себя, заметив, что Джонас принял это как должное.
— Вторая — деньги, — ответил Дэвид. — Даже если бы в Дэне были такие возможности, то чтобы это проверить, нам потребовались бы деньги. Пять миллионов на две или три большие картины. Вы не желаете нам их давать. У Боннера есть свое финансирование. Он будет делать четыре фильма в год, и наши инвестиции будут минимальны. А его контроль за нашей программой не принесет нам ничего, кроме пользы.
— А ты подумал, как это подействует на Дэна?
— Дэн — в вашей компетенции. Я отвечаю за компанию. — Он секунду поколебался. — Дэн еще многое может сделать для студии.
— Но не в твоем варианте, — отрезал Джонас. — Во главе бизнеса не могут стоять сразу двое.
Дэвид молчал. Следующие слова Джонаса прорезали темноту, словно нож.
— Ладно, — сказал он. — Заключай сделку с Боннером. Но от Дэна придется избавляться тебе.
Он обернулся к водителю:
— Можешь отвезти нас обратно к машине мистера Вулфа, Робер.
— Слушаюсь, мистер Корд.
Джонас снова повернулся к ним.
— Я уже виделся с Невадой, — сказал он. — Он сделает нам эту серию.
— Отлично. Завтра же начнем отбирать сценарии.
— Не нужно. Это мы уже решили. Я предложил взять за основу персонаж из «Ренегата», Макса Сэнда.
— Как это? В конце прошлого фильма он уехал умирать.
Джонас улыбнулся:
— Предположим, что он выжил, сменил имя, обратился к вере. И он проводит остаток жизни, помогая людям, которым не к кому больше обратиться. И он стреляет только в крайних случаях. Неваде понравилось.
Еще бы Неваде не понравилось! Эта идея мгновенно захватывала воображение. За такой сюжет серии ухватился бы любой. Да, у Джонаса действительно есть творческие способности.
Машина остановилась у больницы. Джонас перегнулся через сиденье и открыл дверь.
— Вам выходить, — негромко сказал он.
Встреча была окончена.
* * *
Они стояли возле машины Дэвида, глядя вслед большому черному лимузину. Дэвид открыл дверцу, и Роза подняла на него глаза.
— Это была важная ночь, правда? — спросила она.
Дэвид кивнул:
— Очень.
— Вам не обязательно отвозить меня обратно. Я поймаю такси. Я не обижусь.
Он серьезно посмотрел на нее, потом улыбнулся.
— А не поехать ли нам куда-нибудь выпить?
Мгновение она колебалась.
— У меня домик в Малибу. Это недалеко отсюда. Можем поехать туда, если хотите.
Через пятнадцать минут они уже были у коттеджа.
— Не обращайте внимания на беспорядок, — сказала Роза, отпирая дверь. — У меня просто не было времени убраться.
Она включила свет, и он прошел за ней в большую гостиную, где почти не было мебели. Диван, несколько мягких стульев, два столика с лампами. Напротив камина было огромное окно с видом на море. Возле нее стоял мольберт с незаконченной картиной. Палитра и халат лежали на полу.
— Что будете пить? — спросила Роза.
— Виски, если есть.
— Садитесь, а я схожу за льдом.
Когда Роза вышла, он подошел к мольберту и взглянул на картину. Это был закат над океаном: ярко-красные, желтые и оранжевые блики плясали на почти черной воде. Услышав позвякивание льда о стекло, он обернулся. Она протянула ему виски.
— Ваша? — спросил он, беря виски.
Она кивнула.
— У меня неважно получается. На пианино я играю тоже не ахти как. Но так я отдыхаю и избавляюсь от досады из-за неудач. Так я компенсирую свою негениальность.
— Гениев очень мало, — ответил Дэвид. — Но я слышал, что вы хороший доктор.
— Может быть. Но недостаточно хороший. То, что вы говорили сегодня, очень верно.
— Что именно?
— Насчет творческих амбиций и способности делать то, чего не может никто другой. Великий врач или хирург тоже должен обладать ими. — Она пожала плечами. — А я — просто хороший работник.
— Вы слишком строго к себе относитесь.
— Нет, — поспешно возразила она. — Я училась у людей, которые были настоящими гениями, так что я знаю, о чем говорю. Мой отец тоже гений в своем роде. Он может создавать из пластика и керамики то, что больше никто не умеет. Зигмунд Фрейд — друг моего отца, Пикассо, с которым я познакомилась во Франции, Джордж Бернард Шоу, который читал лекции, когда я училась в Англии, — все они гении. У них одно качество — способность создавать уникальные произведения. Так что я точно знаю: я — не гений.
Дэвид взглянул на нее.
— Я — тоже. И я тоже был знаком с несколькими гениями. Дядя Берни, который создал компанию, был гением. Он в одиночку делал то, что сейчас делают десять человек. И Джонас Корд — тоже гений в некотором смысле. Только я еще не понял, в какой области. Его способности проявляются в стольких вещах, что даже жалко.
— Я знаю, что вы имеете в виду. Мой отец говорит то же самое.
Он заглянул ей в глаза.
— Печально, правда? Двое негениев стоят у окна и смотрят на океан.
В ее глазах мелькнула усмешка.
— И к тому же на такой большой океан!
— Самый большой! — серьезно проговорил он. — Или так утверждал еще какой-то гений? Так выпьем за это!
Они выпили, и Дэвид снова повернулся к океану.
— Тепло. Наверное, даже купаться можно.
