Секунду она пристально смотрела на меня.
— Хорошо. С одним условием: вы будете звать меня Розой, а не доктором.
— Согласен. Садитесь, а я пойду скажу Роберу, чтобы он принес вам что-нибудь выпить.
Но Робер уже появился в дверях с мартини.
Когда мы кончили обедать, было уже поздно ехать, и Робер приготовил ей комнатку наверху. Она ушла к себе, а я немного посидел в гостиной и затем тоже направился спать.
Впервые за все время я не мог заснуть и лежал, глядя на тени, плясавшие на потолке. Услышав скрип двери, я сел в постели.
Секунду она тихо стояла на пороге, а потом вошла. Остановившись у кровати, она прошептала:
— Не пугайтесь, отшельник. Мне не нужно ничего, кроме этой ночи.
— Но, Роза…
Она прижала палец к моим губам и быстро скользнула в постель, такая теплая и женственная, само сочувствие и понимание. Прижав мою голову к груди, она прошептала:
— Теперь я понимаю, почему Макалистер послал меня сюда.
Я обхватил ладонями ее молодые, упругие груди и прошептал:
— Роза, ты прекрасна…
Она тихо рассмеялась.
— Я знаю, что не прекрасна, но мне приятно это слышать.
Она опустила голову на подушку и посмотрела на меня тепло и ласково.
— Иди же ко мне, любимый, — сказала она по-немецки, привлекая меня к себе. — Ты вернул моего отца в его мир, так дай же мне вернуть тебя в твой.
Утром после завтрака, когда она уехала, я в раздумье вошел в гостиную. Убиравший со стола Робер взглянул на меня. Мы оба помолчали. Не нужно было слов. В этот момент мы поняли, что скоро покинем горы.
* * *
Макалистер спал на диване. Я подошел и тронул его за плечо. Он сразу проснулся.
— Привет, Джонас, — сказал он, садясь и протирая глаза.
Вынув сигарету, он закурил. Вскоре взгляд его прояснился, и он заговорил.
— Я ждал тебя, потому что Шеффилд требует провести собрание.
Я плюхнулся в кресло напротив.
— Дэвид собрал акции?
— Да.
— Шеффилд знает?
— Думаю, нет, — ответил он. — Судя по его разговору, он считает себя хозяином положения. Он сказал, что если ты встретишься с ним перед собранием, он будет склонен предложить тебе некоторую компенсацию за твои акции.
— Очень мило с его стороны, правда? — рассмеялся я, разуваясь. — Передай ему, чтоб катился к чертям.
— Подожди, Джонас, — поспешно сказал Мак. — Мне кажется, тебе все же стоит встретиться с ним. Он может доставить нам массу неприятностей. У него ведь останется тридцать процентов.
— Ну и пусть! — огрызнулся я. — Если затеет войну, я ему устрою веселую жизнь.
— Все равно лучше с ним встретиться, — настаивал Мак. — У тебя и так слишком много проблем, чтобы заниматься войной с ним.
Как всегда, он был прав. Я не мог разорваться на шесть частей. Кроме того, раз я решил ставить «Грешницу», мне не нужно, чтобы кто-либо из держателей акций тормозил мне дело.
— Ладно. Позвони ему и пригласи его прийти прямо сейчас.
— Прямо сейчас? — переспросил Мак. — Бог мой! Да ведь сейчас четыре утра!
— Ну и что? Ведь это он настаивает на встрече.
Мак направился к телефону, а я сказал ему вслед:
— А когда поговоришь с ним, позвони Морони и узнай, даст ли мне банк денег для покупки акций Шеффилда, под закладные на кинотеатры.
Зачем без нужды пользоваться собственными деньгами?
3
Я смотрел, как Шеффилд подносит чашку с кофе ко рту. Его волосы чуть поседели и поредели, но очки на длинном и тонком носу поблескивали по-прежнему хищно. Он переживал поражение с большим достоинством.
— В чем моя ошибка, Джонас? — спросил он спокойно, словно я врач, а он — пациент. — Я был готов заплатить достаточно.
— Сама идея хороша. Но вы предлагали не ту валюту.
— Не понимаю.
— Люди кино — совсем другие. Конечно, они тоже любят деньги. Но кое-что им еще важнее.
— Власть?
Я покачал головой.
— Только отчасти. Больше всего на свете они хотят делать картины. Не просто снимать кино, а создавать вещи, которые принесут им признание. Они хотят, чтобы к ним относились как к творцам.
— И они поверили вам, потому что вы делали картины?
— Наверное, да. — Я улыбнулся. — Когда я снимаю фильм, они чувствуют, что я рискую тем же, чем и они. Не деньгами. Ставится на карту все, что у меня есть: моя репутация, мои способности, моя творческие амбиции.
— Творческие амбиции?
— Это выражение я позаимствовал у Дэвида Вулфа. Он применяет его в отношении режиссеров. Те, у кого они есть, делают прекрасные картины. Те, у кого они отсутствуют, выпускают поделки. В общем, они предпочли меня, потому что я готов, чтобы меня судили в их системе ценностей.
— Понимаю, — задумчиво произнес Шеффилд. — В будущем я не повторю этой ошибки.
— Не сомневаюсь, — ответил я.
Вдруг во мне проснулось подозрение. Все идет чересчур легко. Он слишком спокоен. Но он — боец. А бойцы так легко не сдаются.
Кроме того, весь его подход был несовместим с его стилем. Прежде он обращался к бизнесменам относительно финансов, а на этот раз обратился прямо к людям кино.
Ответ возможен только один. Одно прошествие в Англии начинало обретать смысл.
Я вышел тогда из зала вместе с нашим британским представителем. Мы только что посмотрели пробу Дженни Дентон.
Когда мы вошли в его кабинет, зазвонил телефон. Подняв трубку, он коротко переговорил с кем-то, а потом положил ее и взглянул на меня.
— Звонили из кинотеатров Энгеля. Умоляли дать им материал. Они потеряли свою студию во время первого авианалета. В отличие от остальных компаний, они еще никогда не закупали американские фильмы.
— Ну и что они собираются делать? — спросил я, продолжая думать о пробе.
Впервые после смерти Рины я почувствовал тот особый подъем, который дают только съемки. Ответ я слушал рассеянно:
— Не знаю. У них четыреста кинотеатров, и если они не получат ленты в течение полугода, половину из них придется закрыть.
— Очень жаль, — констатировал я.
Меня это не волновало. Энгель, как и Корда, приехал в Англию из Центральной Европы. Но если Корда сделал ставку на производство, то Энгель занялся кинотеатрами. Он занялся съемками только для того, чтобы обеспечить себе поставки фильмов, и у меня не было причин оплакивать его. Я слышал, что его вложения в Штатах превышали двадцать миллионов долларов.
