Двери лифта открылись, и мы проследовали к палате.
— Какие у нее шансы? — спросил я каким-то чужим голосом.
— Мы делаем все, что можем. Мы перелили ей почти всю кровь. — Он посмотрел мне в глаза. — Я взял на себя смелость вызвать священника, думал, что она католичка.
— Нет, она принадлежит к англиканской церкви. — Я вошел в комнату.
Медсестра, стоявшая возле кровати, обернулась и, увидев нас, отошла в сторону. Я посмотрел на Барбару. Одна трубка от капельницы тянулась к вене на руке, другая к носу. Лицо Барбары было совершенно белым, таких бледных я никогда еще не видел. Подойдя к кровати, я взял Барбару за руку. Через какое-то время она почувствовала мое присутствие, ее веки дрогнули, глаза открылись, губы разжались, но я не услышал ни звука.
Я наклонился к ней.
— Не пытайся говорить, Барбара, — сказал я. — Все будет хорошо.
Ее глаза смотрели на меня, и снова меня поразила голубоватая белизна ее кожи.
— Стив, — еле слышно прошептала она, — мне так жалко ребенка.
— Ничего страшного, — утешил я, — у нас еще будут дети.
Она пытливо вглядывалась в меня.
— Ты действительно так думаешь?
— Конечно! — я постарался улыбнуться. — Как только ты выйдешь отсюда.
На ее лице появилась слабая улыбка.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
— Я люблю тебя, — сказал я. Она тихонько вздохнула, и губы ее приоткрылись. — Я всегда любил тебя, ты ведь это знаешь.
Но она уже не слышала меня. Я не понял, что она умерла, пока не подошел доктор и осторожно не вынул ее руку из моей.
* * *
После похорон я вернулся в квартиру и закрыл все двери. Я никого не хотел ни видеть, ни слышать.
Первые несколько дней мне пытались дозвониться по телефону, но я не отвечал на звонки. И никому не открывал дверь. На третий день уже никто не звонил, — даже из офиса, все поняли, что это бесполезно.
Я, как бесплотный дух, бродил по квартире. Она была еще здесь. Везде. Запах ее духов в постели, ее одежда в шкафу, ее косметика на полке в ванной.
Телевизор был все время включен, но я даже не смотрел на него. На третий день в нем перегорел предохранитель, но я не обратил на это внимания. Теперь вокруг была тишина. Мертвая тишина. Как в могиле. Как там, где сейчас была Барбара.
На четвертый день раздался звонок в дверь. Я сидел в кресле. Кто бы там ни был, пусть убирается к чертям. Но звонок звонил и звонил не переставая.
Я встал.
— Кто там? — спросил я через закрытую дверь.
— Сэм Бенджамин, — ответил голос.
— Проваливай! — заорал я. — Я никого не хочу видеть!
— Мне надо повидаться с тобой! — закричал он. — Открой эту чертову дверь, иначе я ее выломаю!
Я открыл дверь.
— Ну вот, ты меня увидел, — произнес я и хотел снова закрыть ее.
Но он подставил ногу и всем весом навалился на дверь. Я отступил в сторону.
Отдуваясь, Сэм вошел в квартиру.
— Так-то лучше, — сказал он, закрывая за собой дверь.
— Что тебе надо? — спросил я.
Он посмотрел на меня.
— Пора тебе выбираться отсюда.
Я отошел от него и вернулся в кресло.
— Почему бы тебе не оставить меня в покое?
— Так бы и надо было поступить. Какое я имею к тебе отношение?
— Это правильно, — кивнул я.
— Но ты мне все еще нужен, — сказал он.
— Именно так Барбара и говорила про тебя.
— Правда? — Он удивленно посмотрел на меня. — Она была умней, чем я думал. — Сэм подошел к кухонному столу и посмотрел на грязные тарелки. — Когда ты ел в последний раз?
Я пожал плечами.
— Не помню. Когда я голоден, я звоню вниз, и мне приносят что-нибудь поесть.
— Выпить-то у тебя есть что-нибудь?
— Там, в баре, — махнул я рукой. — Наливай себе сам.
Он подошел к бару, вытащил оттуда бутылку скотча и налил до краев два бокала. Затем подошел ко мне.
— Вот, возьми, тебе надо выпить.
— Мне ничего не надо.
Он поставил мой бокал на стол, а сам стал задумчиво потягивать виски, расхаживая по квартире, Через несколько минут я услышал, как он ходит по спальне, потом все стихло. Я смотрел на стоящий на столе бокал с виски и полностью игнорировал Сэма.
Или пытался игнорировать. Но, когда спустя пятнадцать минут он так и не вышел из спальни, я пошел за ним.
На полу лежал ворох одежды. Сэм вытащил из шкафа еще охапку и бросил ее сверху. Заметив меня, он остановился.
— Какого черта ты здесь делаешь?! — заорал я. — Это же вещи Барбары!
— Я знаю, — сказал он, отдуваясь. — Зачем они теперь тебе нужны? Или ты сам собираешься их носить?
Я начал запихивать все обратно в шкаф. Он вырвал вещи из моих рук и с удивительной силой оттолкнул меня. Я набросился на него, но он схватил меня за запястья и крепко держал.
— Она умерла! — резко сказал он. — Она умерла, и ты должен примириться с этим. Она умерла, и обратно ее не вернешь. Прекрати сам лезть в могилу.
— Я убил ее! — закричал я. — Если бы я не отослал ее в Рокпорт, она была бы жива! Она бы не была одна, когда это случилось!
— Это случилось бы так или иначе, — произнес он тихо. — Каждый умирает в свое время.
— Все-то ты знаешь! — горько заметил я. — Вы, евреи, все знаете! Даже о смерти.
— Да, даже о смерти, — ласково сказал он и отпустил мои руки. — Мы, евреи, шесть тысяч лет живем со смертью, мы научились жить с нею рядом, нам пришлось это сделать.
— Ну и как же вы справляетесь с ней?
— Мы плачем, — сказал он.
— Я забыл, как это делается. Последний раз я плакал, когда был маленьким. Теперь я большой.
— Попробуй поплакать. Это поможет.
— Тебе придется помочь мне, — грубо сказал я.
— Я помогу. — Сэм посмотрел вокруг, взял из шкафа шляпу и надел на голову. Затем встал передо мной.
Я уставился на него. Шляпа была слишком маленькой для его головы, лицо покрыто каплями пота, даже очки запотели. Это выглядело смешно, и я едва не рассмеялся. Но что-то меня остановило.
— На каждых похоронах и раз в году, в День поминовения, мы молимся о всех умерших. Этот обычай называется Каддиш.
— И вы плачете? — спросил я.
— Это всегда помогает, — кивнул он. — Потому что это плач не только о наших умерших близких, но и плач обо всех умерших во все времена.
