Я обернулся. На этот раз на ней была другая шуба, из лисы, капюшон закрывал почти все лицо, и я видел только глаза — темные и сияющие.
— Я с пяти часов тебя жду, — призналась она.
— Ну и напрасно, поднялась бы наверх.
— Ты не поверишь, я боялась.
— Чего?
— Что ты не захочешь меня видеть.
— Но это было бы лучше, чем стоять здесь и отмораживать себе зад.
— Это было не так уж и плохо, — она вытащила из кармана фляжку и перевернула ее, чтобы продемонстрировать, что она пустая. — Я даже не почувствовала холода.
— Лучше забирайся в машину, — я взял ее за ледяную руку.
Она не двигалась.
— Нет. Я ждала не этого. Я только хотела извиниться перед тобой, что вчера вела себя как идиотка.
Я молчал.
— Не знаю, что нашло на меня, — продолжала она. — Похоже, я совсем спятила.
Ее лицо стало каким-то особенно юным. Я снова взял ее за руку.
— Садись в машину.
Она молча залезла в «Континенталь», и я закрыл за ней дверцу. Шофер повернулся и посмотрел на нас.
— Куда, мистер Гонт? — спросил он.
— Где ты живешь? — спросил я ее.
— На углу Риверсайд-Драйв и Семьдесят восьмой улицы, — она дрожала и забилась в угол, сжавшись в комочек.
Машина тронулась с места, и я включил обогреватель на полную мощность. Когда мы подъехали к Центральному парку, в машине было жарко, как в печке.
— Согрелась? — спросил я.
— Да. У тебя есть сигареты?
Я прикурил сигарету и передал ей, она затянулась. Скоро она перестала дрожать и выглянула в окно.
— Куда мы едем? — спросила она.
— Ты ведь сказала: Риверсайд и Семьдесят восьмая, не так ли?
— Я не хочу туда, — сказала она.
— Ладно. А куда поедем?
— Я поеду с тобой.
— Я еду домой спать, — сказал я. — Я ужасно измотался.
Она молча смотрела на меня.
— Тогда это не имеет значения. Высади меня здесь.
Мы были в середине Центрального парка, по обе стороны дороги лежали сугробы.
— Ты с ума сошла, — сказал я. — Тебе отсюда выбираться час.
— Я люблю ходить по снегу. — Она похлопала шофера по плечу. — Остановите здесь.
Машина остановилась у обочины, она открыла дверцу и вышла. Постояла, пристально глядя на меня.
— Спасибо, что подвез. — Захлопнув дверцу, она зашагала по снегу, нагнув голову. Капюшон закрыл ее лицо, я видел лишь кончик носа. Машина двинулась, и через мгновение раздался удар по заднему стеклу.
Я обернулся. Раздался еще удар — второй снежок попал в стекло. Я увидел, как она размахнулась, чтобы бросить третий.
— Подожди, — сказал я шоферу. Он остановил машину, и я вышел. Третий снежок пролетел мимо меня. Я набрал пригоршню снега и, слепив снежок, запустил в нее. Он ударил ее в плечо.
— Попал! — закричал я.
Впрочем, я слишком рано начал радоваться. Следующий снежок попал мне прямо за шиворот. Я набрал еще снегу и пошел в атаку. Она спряталась за деревом и оттуда принялась бомбардировать меня снежками. К счастью, особой меткостью она не отличалась. Когда я подобрался совсем близко, она пустилась наутек, но я схватил ее, мы повалились и стали кататься по снегу.
Наконец мы остановились, и я натер ей снегом лицо.
— Вот так. В следующий раз не будешь такой умной. — Я засмеялся.
Внезапно она замерла, глядя мне в лицо.
— Ты смеешься, — сказала она. — Оказывается, ты умеешь смеяться.
— Надо же сказать такое.
— Нет. — Она покачала головой. — Ты действительно смеешься. Никогда раньше не видела, чтоб ты смеялся.
Она обвила мою шею руками. Нос у нее был холодный, губы горячие, а язык просто обжигал, когда она поцеловала меня.
Глава пятая
Джек прилетел из Лос-Анджелеса в семь часов утра, а в четверть девятого уже звонил в дверь.
Она быстро села в постели, в ее широко раскрытых глазах угадывался страх. Она натянула на себя простыню.
— Кто это?
— Успокойся, — сказал я. — Это мой первый посетитель. — Я поднялся с постели и взял халат.
— Это надолго? — спросила она.
— На пару часов.
— А-а!
— Можешь выйти, когда захочешь, — успокоил я ее. — Тебе не надо прятаться.
— Тогда я лягу спать. Если он уйдет до полудня, приходи ко мне.
— А если не уйдет?
— Тогда я убью его и затащу тебя в постель. — Она укрылась с головой, а я пошел открывать дверь.
Джек был возбужден. Ему не помогли даже таблетки, которые он принял в самолете. Во время завтрака он то и дело вскакивал.
— Ты говоришь, что старик даже не возразил ни разу?
— Ни разу, — улыбнулся я. — Ему, наоборот, это даже понравилось.
— Ведь он знает, что я еврей?
— Думаю, что да, от него ничего не скроешь.
— Боже мой! — произнес он с благоговейным трепетом. — Только представь себе: еврей — президент «Синклер Телевижн».
— Мы думаем не вчерашним днем, а завтрашним, — я похлопал Джека по плечу.
Он уставился на меня и резко сел.
— У меня даже ноги подкашиваются.
— Тебе надо выпить еще кофе. — Я наполнил его чашку.
— Сейчас я приду в себя. Просто все произошло так быстро! Когда ты позвонил мне вчера второй раз и рассказал эти новости, я даже не поверил.
— А сейчас веришь?
Он посмотрел на меня и кивнул:
— Да. Ты знаешь, что меня убедило?
Я покачал головой.
— Снег, — пояснил он. — Когда мы заходили на посадку, я увидел снег и вдруг понял, что все это правда.
— Сегодня в газетах будет сообщение о твоем назначении. У тебя обед с Синклером в двенадцать тридцать в «21». В четырнадцать тридцать у тебя совещание с главами отделов.
— Ты будешь присутствовать?
— На обеде — нет, на совещании — да.
Он кивнул.
— Тогда мы с тобой решим все вопросы.
— Нет, — я опять покачал головой.
Джек, похоже, удивился.
— Перед кем же я буду отчитываться?
— Ни перед кем. — Я посмотрел на него. — Ты теперь глава телевещательной компании, ты сам будешь все решать. Только сообщай мне о своих решениях.
