— Ты кончил?
Я не совсем понял, что он имеет в виду.
— Думаю, что да. Я просто не обратил внимания, слишком был занят. Я бы так и продолжал ее трахать, если бы Котяра не оттащил меня.
Роберто посмотрел на меня.
— А сколько ей лет?
— Четырнадцать.
— Совсем девчонка, — презрительно фыркнул он.
— Думаешь, я тоже подцепил?
Роберто покачал головой.
— Нет, она еще маленькая, наградить может только женщина. А как дела у Котяры?
— Не знаю, он ничего не говорил.
— Может, ему повезло и он проскочил.
Роберто повернулся и пошел, а я последовал за ним. В голове у меня никак не укладывалось: если нельзя считаться настоящим мужчиной, не подцепив триппера, то какое же тут счастье, если пронесло?
16
Я шел за Котярой по тропинке, ведущей на наблюдательный пост. Котяра обернулся и зло посмотрел на меня.
— Как ты думаешь, куда ты идешь?
— В дозор, — робко ответил я.
— Тогда двигай вперед и смотри в оба, а не торчи все время у меня за спиной. А то я когда-нибудь споткнусь и раздавлю тебя как клопа.
Я промолчал, а он отвернулся и зашагал дальше, зло пиная попадавшиеся под ноги камешки. Теперь я держался от него на безопасном расстоянии, так как не хотел, чтобы меня раздавили как клопа. В таком настроении Котяра пребывал уже целую неделю, с тех пор как Мануэле не разрешил ему вернуться за черным жеребцом, сказав, что у нас и так слишком мало бойцов.
Обычно наше убежище охраняло десять человек, но двое уже были убиты. Одного убил сержант, а другой погиб еще до того, как мы отправились за мясом. Он напился и решил изнасиловать одну из женщин генерала. Думаю, что мать Ампаро, но точной уверенности у меня не было. Я услышал крик и два выстрела, а когда прибежал, он был уже мертв.
На посту стоял младший Сантьяго.
— Наконец-то, — проворчал он. — А то я проголодался.
— Пустой желудок самое лучшее при триппере, — злобно бросил ему Котяра.
Индеец свирепо посмотрел на него.
— В таком случае советую тебе подцепить триппер, а то если ты и дальше будешь есть, тебя ни одна лошадь не выдержит.
— Ба! — фыркнул Котяра. — Да мой черный жеребец выдержит меня, даже если я буду в пять раз тяжелее.
— Не верю я ни в какого черного жеребца, — поддел его Сантьяго, направляясь к лагерю.
— Да ты просто завидуешь, — крикнул ему вслед Котяра. — Дакс был со мной и видел его! Правда, Дакс?
— Да, я его видел.
Но Сантьяго уже скрылся из вида. Я посмотрел на Котяру, его взгляд был устремлен на горы, в ту сторону, где была Эстанца.
— Отличный жеребчик, правда, Дакс?
— Великолепный!
Котяра сел на землю, прислонившись спиной к валуну и держа ружье между коленями. Он, не отрываясь, смотрел на юг.
— Мануэле не понимает, что значит владеть таким отличным жеребцом. У него такого никогда не было, поэтому он и не понимает.
Я промолчал.
— Можно подумать, я просил у него одолжить мне свою женщину, — продолжал Котяра. — Кстати, она, наверное, была бы не против. Так нет, он не разрешил мне сходить за жеребцом, сказал, что и так людей мало. — Котяра пожал плечами. — А что бы они делали, если бы мы вообще не вернулись? Знай я, что Мануэле откажет мне в такой законной просьбе, я бы не вернулся, а они бы голодали, жрали бы полевок, заячий помет и земляные яблоки.
Я продолжал молчать, но, похоже, Котяру это не волновало. Он разговаривал сам с собой.
— И после всего, что я сделал для них, у них хватает наглости сомневаться в том, что у меня есть такой прекрасный жеребец. — Он отложил ружье в сторону и закурил. — Говорю тебе, человек не может выносить такого издевательства.
Я посмотрел, как он затягивается, и огляделся. На горных склонах все было спокойно. Через час уже начнет смеркаться.
— Спокойной ночи, Гато Гордо, — сказал я и пошел по тропе к лагерю.
Подойдя к повороту, я оглянулся. Котяра сидел спокойно, пуская дым через ноздри. Я прошел почти половину пути, когда услышал крик дикой индейки. У меня моментально потекли слюнки, мы давно не пробовали такого лакомства, а солонина уже порядком осточертела.
Я стал подзывать индейку, имитируя ее крик.
Она ответила. Звук, похоже, раздавался слева от меня. Я нырнул в заросли и снова позвал. Она снова ответила, но было понятно, что она удаляется от меня. К тому времени, как я поймал ее, уже стемнело.
Не знаю, кто из нас больше удивился, когда прямо передо мной из кустов высунулась голова индейки. Несколько секунд мы недоверчиво смотрели друг на друга, потом индейка подняла голову и протестующе закричала. Закончить она не успела, так как я быстро взмахнул своим ножом, как мачете, и отсек ей голову.
Обезглавленная индейка пронеслась мимо меня, и я почувствовал на рубашке теплые брызги крови. Она свалилась на землю и забилась в судорогах, и так продолжалось почти десять минут, пока наконец совсем не истекла кровью и не затихла. Было уже совсем темно, я взял индейку за ноги, перекинул через плечо и медленно побрел к лагерю.
Когда я подошел к загону, там находился Мануэле.
— Где ты был? — сердито спросил он. — Тебе было велено вернуться до темноты.
Я молча сбросил индейку с плеча к его ногам.
— Господи! — изумленно воскликнул он. — Где ты ее взял?
— Я услышал ее, когда возвращался с поста. Мануэле приподнял индейку за ноги, прикидывая ее вес.
— Килограмм пятнадцать, не меньше. Эстрелла, иди сюда, посмотри что Дакс принес! Завтра устроим настоящий пир!
Но пир так и не состоялся, потому что ночью пришли солдаты.
Первый выстрел раздался за несколько часов до рассвета. Я вскочил с кровати и потянулся за ботинками. После нашего возвращения я, как и остальные, спал не раздеваясь. Я нащупал под подушкой нож.
Где-то в доме раздался женский крик. Я не стал пытаться выскочить в дверь, а распахнул окно и нырнул головой вперед. Стукнувшись об навес, я скатился по задней кровле на землю, и как раз в этот момент позади меня загорелся дом.
Карабкаясь на четвереньках по склону, я видел вспышки выстрелов и слышал крики мужчин. Я перелез через низкие кусты и свалился в яму. Переведя дыхание, поднял голову.
При свете пламени мне удалось различить только людей в сине-красной форме, заполнивших все вокруг. Вдруг из-за дома выскочили Мануэле и старший Сантьяго, стреляя на ходу. Один солдат упал, второй вскрикнул и схватился руками за живот. Кто-то из солдат швырнул в сторону Мануэле какой-то предмет. Он несколько раз перевернулся в воздухе.
