Я подошла ко второму немцу, который при ближайшем рассмотрении оказался немкой, причем, как ни странно, довольно симпатичной, и на немецком спросила прикурить.
Та глянула на меня осовелыми глазами, потом расплылась в широчайшей улыбке и протянула «зипповскую» зажигалку, на ходу осведомляясь, немка ли я или просто так блестяще владею немецким языком. Я улыбнулась и преподнесла в ответ фразу, от которой она стала улыбаться еще шире, хотя, казалось бы, это невозможно, благо все тридцать два зуба уже сверкали перламутровой белизной в рассеянном свете ночного клуба:
— Разве человек не немецкого происхождения может говорить по-немецки так хорошо, как мы, немцы?..
Мы разговорились с Барбарой, так она представилась, тем временем ее спутник экстренными темпами скорефанивался с пьяным Ашотом, от которого несло не то, что на километр, а прямо-таки на морскую милю или, того хлеще, на лье, потому как Хачатурян, похоже, употреблял дорогой французский коньяк.
Дрон и Стоерос тупо стояли тут же, придерживая Гонзу, совсем закисшего и теперь отчего-то сильно смахивающего на Пьеро, только без грима.
Беседуя с немкой, я успевала кидать вокруг себя настороженные взгляды, которые, впрочем, оставались совершенно незамеченными ею. Поехать в логово Хачатуряна вместе с ним самим под видом немки, гостьи хозяина дома и соплеменницы богатого немецкого бизнесмена Александра Фюрца — это, конечно, великолепно, но существует немалая вероятность того, что это — ловушка, сработанная с большим искусством и дальним, с тонким расчетом, прицелом.
Впрочем, пока не было ни малейших оснований полагать, что дело может повернуться именно так. А пока что мне последовало предложение от самого немца принять активное участие в немецко-армянском празднике жизни на правах соотечественницы и чуть ли не друга семьи.
На выходе из ночного клуба я слабо кивнула Курилову, разве что не слившемуся со стеной и оттого совершенно незаметного случайному взгляду: дескать, все идет путем, следуй за нами.
Он коротко взмахнул ресницами в знак того, что все понял и поступит, как то полагается в ходе операции.
Барбара, я и Александр подошли к черному «Мерседесу» с немецкими номерами, похоже, в самом деле из Мюнхена, и баварский акцент в их речи не обманул меня. Махнув рукой на охранников, открывших перед Хачатуряном дверь джипа, на котором они приехали в клуб, Ашот сел вместе с нами в «Мерседес». Надо полагать, он не хотел ни на секунду расставаться с новообретенным немецким другом и потому не умолкал ни на минуту. Ничего себе мафиози на исполнении ответственного задания!
Краем глаза я отметила, что Курилов оставил свой наблюдательный пункт у стены и направляется к своей раздолбанной «Ауди».
— А что, гэр Алэксандр, — важно надувшись, спрашивал Ашот, — ви лубите армянский коньяк?
А сам только что французский хлебал, паразит.
— Герр Ашот, — откликался немец, вальяжно раскинувшись на сиденье, благо за рулем была Барбара, — ви есть чирисмерно пить напитки алкохолни… Ви могет немнофько погублять сфой огканисм. А армянски коньяк… о, я полагайт, вас меня угостит этот напиток.
— Какой базар, дарагой! — откликнулся Ашот. — Кстати, ты любишь русских женщин, а, гэр Алэксандр?
Немец облизнулся от удовольствия и пропел:
— О, руски шенчин… это ест фантастише шенчин. А что дас ист…
— Еще как даст, дарагой! — завопил Хачатурян, свирепо вращая глазами. — Любой женщин тэбэ даст, клянус мой шашлик! Кстаты, дарагой, ты когда-нибудь ел настаящий армянский шашлик? Нэ-э-эт, нэ грузынский… грузынский эта не шашлик, а так… испорченный баран, слющь!..
Когда он был трезв, я не замечала за ним столь чудовищного кавказского акцента…
— Грузын как дэлает шашлик? — продолжал разоряться Хачатурян. — Бэрет баран, рубит баран на много кусок, надевает на шампур и жярит! Это не шашлик, а Асвенцым какой-то, слющь!.. Фашист какой-т, да?
Надо сказать, что употребить именно это сравнение в разговоре с немцем, — нарочно не придумаешь!
— А армянин щьто? — воздел палец Ашот. — Армянин берет баран и не-е-ежненько, баран даже нэ болно, дэлает из него много мяса, патом паливает это мясо бэлим вино, патом бэрет памидор, баклажян, пэрец, обжяривает всо это, патом добавляет зелени… потом еще, и па-адает дарагой гост. Вай, какой вкусны, слющь!
Пока он вываливал на головы слушателей этот гимн армянскому шашлыку, мы проехали центр города и проезжали как раз по той самой улице, на которой я утром под видом старушки просила телефон у суровой Марии Андреевны и ее добродушного охранника.
Охранник!
Я вспомнила, где я слышала голос немца, интонации которого еще тогда, в клубе, показались мне так странно знакомы.
Охранник.
Без сомнения, во внешности немца и того охранника не было ничего общего, разве что только плотное сложение и примерно одинаковый рост. Не буду оспаривать того, что и голоса мало чем были схожи, — и тембр, и манера говорить. Особенно если учесть, что один говорил по-немецки, а другой — по-русски. И все-таки это был один и тот же человек.
Я не могла ошибиться.
* * *
Теперь стало понятно, где находились люди полковника Путинцева: они находились совсем рядом, в одной со мной машине.
Неудивительно, что они посадили меня на заднем сиденье между собой, а впереди, за рулем, была одна Барбара, или как там ее зовут.
Но какой актерский дар у этого марьандреевского охранника! Да и Хачатурян не подкачал. А ведь не будь сегодняшней старушки, усиленно просящей о том, чтобы ей позволили позвонить, неизвестно, как бы все обернулось.
Не думаю, что они хотят доставить меня в дом еще в сознательном состоянии. Вырубать меня им надо здесь, на это и рассчитано, а вот теперь мы посмотрим, кто кого. Зря ты, Ашот, сел в эту машину, лучше бы держался поближе к своим дронам и стоеросам. А ведь он их выслал вперед, подготовить встречу дорогих гостей. Одним из дорогих, таким образом, был Гонза, вторым — я, а третьим и незваным, о котором еще не подозревал и сам хозяин, — Курилов, чью машину я не видела, но твердо знала, что он неотступно следует за нами.
А сейчас мы и повеселим забугорных гостей.
— А что, герр Александр, — произнесла я на чистейшем немецком языке, — вам не приходилось слышать, какое тяжелое положение в России с телефонами?
Он вопросительно посмотрел на меня, и в пристальном взоре его тяжело блеснуло недоумение.
— Вы представляете, — продолжала я, — порой ситуация достигает критической отметки, и тогда несчастные русские старушки вынуждены с раннего утра ходить по улицам и просить своих более состоятельных сограждан об одолжении…
Он хорошо владел собой, но невозможно скрыть такой мощный всплеск недоумения и тревоги. Серые глаза немца сразу утратили свое задорно-хмельное выражение, в них застыл вопрос: как я догадалась?..
