– Хорошо. Я не стану ничего говорить Алексис, но буду держать кулаки на удачу, чтобы ты смогла добраться вовремя.
София без труда взяла билет на рейс до Афин. В это время года спрос на них в Грецию был невелик – к счастью, самолет вылетал из аэропорта Хитроу в тот же день. София поспешно сложила все самое необходимое в небольшую сумку и оставила Маркусу сообщение на автоответчике, в котором объяснила, куда отправляется. Самолет взлетел точно по расписанию, и к восьми вечера София уже мчалась в такси по направлению к Пирею, где успела сесть на ночной паром до Ираклиона. Пока он, мягко покачиваясь, двигался на юг, женщина с тревогой думала о том, с чем ей предстоит столкнуться по прибытии. Она до сих пор не могла до конца поверить, что сама приняла это решение. Приехав в Плаку, она неизбежно должна была столкнуться с неприятными воспоминаниями, но Фотини говорила так настойчиво! Возможно, ей и впрямь пришло время встретиться с прошлым лицом к лицу.
На следующее утро, менее чем через двадцать четыре часа после телефонного разговора между Плакой и Лондоном, Фотини увидела, как у бокового входа в таверну остановилась машина. Из нее вышла полная блондинка. Хотя с тех пор как она видела Софию в последний раз, прошло двадцать лет, а светлые волосы могли сбить с толку кого угодно, Фотини немедленно поняла, кто перед ней. Она поспешила навстречу.
– София, это ты? Поверить не могу! – воскликнула она. – Я до последней минуты сомневалась, что ты приедешь!
– Конечно, я приехала. Я много лет хотела вернуться, но каждый раз мне казалось, что время еще не пришло. К тому же ты никогда меня не приглашала, – добавила София шутливо.
– Ты же знаешь: чтобы приехать, тебе не нужно было ждать приглашения. Ты могла приехать когда угодно.
– Знаю.
София помолчала и оглянулась.
– Все выглядит так же, как раньше.
– Да, почти ничего не изменилось, – согласилась Фотини. – Ты же знаешь, что такое деревня. Стоит хозяину местной лавки покрасить ставни в другой цвет, как это вызывает бурю возмущения соседей!
Как и обещала, Фотини ни словом не обмолвилась Алексис о предстоящем приезде матери, и когда заспанная молодая женщина появилась на террасе и увидела мать, то пришла в изумление и поначалу даже подумала, не вызвал ли выпитый накануне бренди галлюцинации.
– Мама? – только и смогла вымолвить она.
– Да, это я, – ответила София. – Фотини пригласила меня, и мне это показалось отличным поводом побывать здесь.
– Вот так сюрприз! – воскликнула Алексис.
Три женщины уселись за стол под навесом и некоторое время потягивали холодные напитки.
– Как твой отпуск? – спросила София.
– Да так себе, – ответила Алексис, неопределенно пожав плечами. – Вернее, был так себе, пока я не приехала сюда. Теперь все пошло намного интереснее. Я отлично провела время в Плаке.
– Эд здесь, с тобой? – спросила София.
– Нет, я оставила его в Ханье, – ответила Алексис, глядя на свой кофе. За последние несколько дней она и думать забыла об Эде, и внезапно ей стало стыдно, что она бросила его так надолго. – Но я планирую завтра вернуться, – добавила она.
– Так скоро? – воскликнула София. – Но я ведь только что приехала.
– Что ж, – сказала Фотини, подходя к столу с новыми стаканами, – в таком случае у нас не так уж много времени.
Все трое знали, что собрались здесь не просто так. Иначе зачем было приезжать Софии? Голова у Алексис все еще шла кругом от того, что рассказала ей Фотини за последние несколько дней, но она знала, что в этой повести осталась последняя глава. Именно для того, чтобы ее рассказать, и прилетела мать.
Глава двадцать шестая
На следующее утро София должна была поехать в Афины, где ее ждала новая жизнь – жизнь студентки университета. Сундук с ее вещами надо было перевезти на несколько сотен метров вниз по дороге, к порту, и там погрузить на паром, который должен был отвезти ее в столицу Греции – город, расположенный километрах в трехстах к северу. Решимость Софии начать самостоятельную жизнь почти уравновешивалась одолевавшими ее страхом и беспокойством. Весь день она боролась с соблазном распаковать вещи и вернуть их на свои места: одежда, книги, письменные принадлежности, будильник, радиоприемник, картинки… Оставить хорошо знакомое ради неизвестного было непросто, и девушка сама не знала, чего ждет от Афин больше – радости или несчастий. Что-то среднее восемнадцатилетняя София даже представить себе не могла. Каждая косточка в ее теле ныла от предчувствия морской болезни, но возврата уже не было. В шесть часов вечера она пошла попрощаться с друзьями, с которыми ей предстояло надолго расстаться. Девушка знала, что общество приятелей отвлечет ее от дурных мыслей.
Вернувшись домой около одиннадцати, София увидела, что отец беспокойно меряет комнату шагами. Мать сидела на краешке стула, нервно сжав руки с белыми от напряжения костяшками пальцев. Ее лицо казалось каменным.
– Вы еще не спите? Простите, что задержала вас, – сказала София. – Но вы могли и не дожидаться меня.
– София, мы хотели поговорить с тобой, – мягко произнес отец.
– Сядь, пожалуйста, – попросила мать.
София встревожилась.
– Так официально… – проговорила она, опустившись на стул.
– До того как ты уедешь в Афины, мы хотели бы поведать тебе кое-что, – сказал отец.
Мать взглядом попросила его замолчать – в конце концов, почти все, что они собирались рассказать девушке, касалось ее жизни.
– Сама не знаю, с чего лучше начать, – сказала она. – Но в истории нашей семьи есть нечто такое, что тебе надо знать.
В ту ночь родители рассказали Софии все – точно так же, как это сделала несколько десятилетий спустя Фотини. Услышанное стало для девушки полной неожиданностью – у нее даже мысли не возникало, что в прошлом ее семьи могли иметь место подобные события. Ей казалось, что она стоит на вершине высокой горы, которую на протяжении тысячелетий складывали из тайн, и каждый последующий слой все прочнее запечатывал то, что было внутри. «Шила в мешке не утаишь», – почему-то вспомнила София, хотя все было как раз наоборот: родителям удалось сделать так, чтобы у нее не зародилось ни малейших подозрений, что что-то в ее происхождении нечисто. Все это выглядело как настоящий заговор. Позже, обдумывая услышанное, София решила, что об убийстве ее родной матери должны были знать десятки людей, но они на протяжении всех этих лет хранили молчание. И почему до нее не доходили слухи, которые неизбежно должны были бродить в тесном провинциальном мирке? Должно быть, за ее спиной люди шепотом говорили нечто вроде: «Бедная девочка! Интересно, она когда-нибудь узнает, кто ее настоящий отец?» Кроме того, несложно было вообразить все те злобные измышления, которые звучали в ее адрес из-за лепры. «Вы только подумайте, даже не одна прокаженная в семье, а сразу две!» С самого рождения на Софии лежало пятно позора, а она оставалась в благословенном неведении. Омерзительная болезнь, беспутная мать, отец-убийца… Девушка чувствовала, как отвращение выворачивает ее наизнанку. И то, что она ни о чем не догадывалась, никак нельзя было назвать благословением.
