— Господи… — прошептала я.
— Эльза барахталась в снегу пытаясь держаться на поверхности. А потом… Ее поглотило… Она исчезла. Грохот стал глуше, и воцарилась тишина. В воздухе запахло сосновой смолой сломанных деревьев. В голове проносились тысячи разных мыслей. Только не паниковать, говорил я себе, если начнешь паниковать, все кончено. Я спустился на лыжах по склону, там, где снег оставался нетронутым. Запомни место, где она провалилась, говорил я себе, посмотри, не торчат ли где-нибудь лыжи. Используй одну из своих лыж как ориентир. Копай палкой, постепенно расширяя круг… Но когда я спустился вниз, все выглядело совершенно иначе, нежели сверху. Точка, которую я наметил как ориентир, черт… ее там не оказалось, только груда снега, твердого, как мокрый цемент. Я беспомощно топтался вокруг, чувствуя себя как в кошмарном сне, когда тебе отказывают ноги…
— Саймон, тебе не надо…
— Но потом вдруг меня охватило странное ощущение полной безмятежности, — продолжал он, — я словно увидел Эльзу, увидел то место, где она находилась. Мы с ней были неразрывно связаны. Ее разум как бы направлял меня. Я пробрался туда, где, по моим расчетам, она должна была находиться. Начал раскапывать снег лыжей, приговаривая, что скоро ее достану. Потом я услышал рокот вертолета. Слава богу! Я махал руками как помешанный, пока оттуда не вылезли два спасателя с собакой и зондами. У меня явно поехала крыша, потому что я начал рассказывать им, какая она спортивная, какой у нее пульс, сколько миль она пробегает каждую неделю, где им нужно копать. Но спасатели и собака начали зигзагами спускаться по склону, а я продолжал копать там, где наметил. Очень скоро я услышал снизу вой собаки и крики спасателей, что они, дескать, нашли ее. Это удивило меня — оказывается, ее не было там, где я думал. Когда я спустился к спасателям, то увидел, что они уже откопали ее до пояса. Я пробирался к ней, задыхаясь, обливаясь потом, бормоча слова благодарности, говоря, какие они классные, потому что видел, что с ней все в порядке. Она все время была там, прямо там, на каких-то два фута ниже поверхности. Я был чертовски счастлив, что она жива…
— Слава богу, — прошептала я, — Саймон, я уж было подумала… Хорошо, что ты сказал…
— Ее глаза были открыты, но она сидела неподвижно, склонившись как-то набок, сложив руки чашечкой у рта, как я ее учил, чтобы создать воздушный карман и тогда можно дольше продержаться. Я смеялся и повторял: «Черт, Эльза, не думал, что у тебя хватило выдержки и ты не забыла про воздушный карман…» Но спасатели вдруг принялись оттеснять меня со словами: «Извини, парень, она мертва». А я отвечал: «Что за пургу вы гоните? Она там, я ее вижу, вытащите ее оттуда». Один из спасателей положил мне руку на плечо и сказал: «Парень, мы откапывали ее в течение часа, а о снежном обвале сообщили еще на час раньше. Она могла продержаться минут двадцать, от силы двадцать пять».
«Да ведь прошло каких-то десять минут!» — заорал я. Я был вне себя. Знаешь, что я подумал? Что Эльза велела им сказать так, потому что все еще дулась на меня. Я растолкал их и подошел к ней. Видишь ли, мне хотелось сказать ей, что все понимаю, всем сердцем чувствую, как бесценна жизнь, как тяжело расставаться с ней, будь это твоя жизнь или жизнь другого человека…
Я положила руку ему на плечо. Он начал задыхаться, как астматик:
— Когда я к ней подошел, то начал выскребать снег, набившийся ей в рот. И, и, и… Только тогда я понял, что она не дышит, понимаешь, не дышит в этот чертов воздушный карман, который я учил ее делать. И, и… Я увидел, какое у нее темное лицо, замерзшие слезы на застывших глазах… Знаешь, я сказал: «Эльза, пожалуйста, не делай этого, ну, давай же, не пугайся». Я схватил ее руки — вот так, о, черт, они были ледяные, но она все равно… Все равно…
— Я знаю, — мягко сказала я.
Саймон покачал головой.
— Она молилась, понимаешь, руки у рта, вот так, видишь, как я ее учил. И хотя я все уже понял… Господи, хотя я понимал, почему она молчит, я все равно слышал ее голос, ее плач: «Не дай мне умереть, Господи, прошу тебя, не дай мне умереть».
Я отвернулась, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не расплакаться, и не знала, что сказать, как его утешить. Я осознавала, что должна испытывать неизбывную печаль, безграничное сочувствие его горю. Конечно, я сочувствовала Саймону. Но, если честно, острее всего был парализующий страх — ведь я ненавидела ее, хотела ее смерти, а теперь получилось так, будто я убила ее. И должна за это заплатить. Все вернется, повинуясь какому-то злому року — так уже было с Кван и психиатрической лечебницей. Я взглянула на Саймона. Его невидящий взор был устремлен на силуэты деревьев, на вспышки светлячков.
— Знаешь, хотя я уже смирился с тем, что Эльзы нет… — проговорил он с душераздирающим спокойствием, — но иногда, стоит мне вспомнить о ней — и я вдруг слышу, как по радио передают нашу любимую песню… Или в тот самый момент позвонит ее подружка из Юты… Не думаю, что это совпадение. Я чувствую ее. Она здесь. Потому что мы были связаны, понимаешь? По-настоящему связаны. И не только физически, это отнюдь не главное. Это было словно… Можно, я прочту тебе то, что она написала?
Я тупо кивнула. Он достал из бумажника письмо, перевязанное ленточкой:
— Она послала мне это за месяц до катастрофы как часть подарка ко дню рождения…
Я слушала его, а внутри все содрогалось.
— «Любовь — загадка, — читал он дрожащим голосом. — Любовь никогда не бывает обычной или будничной. Ты никогда не сможешь привыкнуть к ней. Ты должен следовать за ней, чтобы потом она следовала за тобой. Ты не должен стоять на ее пути. Ее волны влекут тебя за собой: то в бушующее море, то обратно, на берег. Острая боль, которую ты испытываешь сегодня, — залог завтрашнего блаженства на небесах. Ты можешь убежать от нее, но ты не в силах сказать ей „нет“. Это касается всех…» — Саймон закончил читать и спрятал письмо в бумажник.
— Я все еще верю в это, — сказал он.
Я пыталась вникнуть в смысл прочитанного, но безуспешно — все сливалось в какую-то бессмысленную абракадабру. Неужели таким образом он намекает мне, чего от меня ждет?
— Это… прекрасно, — мне было неловко, но ничего другого на ум не пришло.
— Господи! Ты не представляешь, какое облегчение! Я имею в виду, говорить с тобой о ней… — Его глаза засверкали, ожили, голос зазвучал легко и непринужденно. — Понимаешь, словно она — единственный человек в мире, который знает меня, по-настоящему знает… Но меня коробит от этой мысли, и я хочу наконец отпустить ее. Но в то же время думаю: нет, не могу ее отпустить. А потом снова вижу ее — те же вьющиеся волосы… Она оборачивается, и… Это не она! И пускай я тысячу раз ошибусь, но никогда не перестану искать ее. Это сродни наркотической зависимости, а точнее, самому тяжелому периоду, когда отвыкаешь. Куда бы я ни пошел, ее образ везде и во всем… — Его безумный взгляд остановился на мне. — Как и твой голос. Когда я в первый раз тебя увидел, то подумал, что он звучит почти так же… Пойми, я был в каком-то смысле не в себе, когда мы встретились. Прошло только три месяца, ну… с того случая… Мне хотелось верить, что она все еще жива, что по-прежнему в Юте и злится на меня, именно поэтому мы не можем видеться… На самом деле, поразмыслив хорошенько, я понял, что ваши голоса совсем непохожи. — Он провел пальцем по моей руке. — Я думал, что никогда никого не полюблю, думал, достаточно того, что было у нас с Эльзой. Я имею в виду, что далеко не у всех бывает такая любовь. Понимаешь, о чем я?
