Книга Жди меня…, страница 45. Автор книги Андрей Воронин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Жди меня…»

Cтраница 45
Глава 8

Княгиня Аграфена Антоновна Зеленская покинула дом графа Бухвостова в великом раздражении. Выйдя из портика с пузатыми колоннами и спустившись по пологим ступеням крыльца, она, не в силах более скрывать душившей ее злобы, грубо оттолкнула бросившегося ей навстречу лакея и без посторонней помощи втиснула свое тучное тело в дверцу закрытой, похожей на обитый жестью сундук, семейной кареты, отчего та заметно накренилась.

Разговор с графом, который, помимо всего прочего, в течение последних десяти лет ведал в уезде делами опеки, оставил у Аграфены Антоновны самое неприятное впечатление. Она никак не ожидала, что этот толстопузый бонвиван, шутник, чревоугодник и, как поговаривали злые языки, тайный пьяница ни с того ни с сего вдруг проявит совершенно неуместную принципиальность в таком, казалось бы, простом деле, как опекунство над княжной Вязмитиновой. До достижения княжною совершеннолетия оставалось более четырех лет, родственников она не имела, и Аграфена Антоновна полагала, что для получения опекунства достаточно будет просто переговорить с графом Бухвостовым тет-а-тет в том доверительном тоне, который, как она считала, ей весьма хорошо удавался.

К сожалению, отправляясь с деловым визитом к графу, Аграфена Антоновна не учла двух немаловажных обстоятельств, которые могли послужить препятствием в достижении поставленной ею перед собой цели. Первым из этих обстоятельств было едва ли не рабское преклонение графа перед покойным князем Вязмитиновым, коего он считал одним из величайших людей своего поколения. Следствием этого преклонения стало живейшее и самое доброжелательное участие, которое граф вознамерился принять в судьбе внучки своего кумира.

Но это бы еще полбеды! Настоящая же беда заключалась в том, что, как выяснилось из разговора с графом, бедственное финансовое положение князя Аполлона Игнатьевича, тщательно им скрываемое, более ни для кого не являлось секретом. Каким образом эта информация просочилась наружу, Аграфене Антоновне еще предстояло выяснить. Пока же граф Бухвостов со свойственной ему отменной любезностью, все время пересыпая свою речь шутками и через слово нижайше прося извинения, вполне ясно дал ей понять, что имеет некоторые основания сомневаться в чистоте ее намерений и, следовательно, в целесообразности передачи ей и ее супругу опекунства над состоянием княжны Марии Андреевны. Это был сокрушительный удар, и безупречно вежливая и дружелюбная форма, в которую был облечен отказ, нисколько не смягчала его убийственной силы.

Почтительно склонившись, лакей закрыл за ней дверцу кареты.

- Пошел! - визгливо закричала Аграфена Антоновна на кучера. - Спишь, мерзавец! Запорю!

Кучер, отлично знавший нрав своей хозяйки, хлестнул по лошадям, и карета сорвалась с места так стремительно, что лакей едва успел вскочить на запятки, чудом не свернув себе при этом шею.

По дороге, которая, увы, была очень недолгой, Аграфена Антоновна пыталась трезво осмыслить ситуацию. Это было сложно, поскольку ситуация сложилась, без преувеличения, катастрофическая. Более или менее поправить ее теперь мог бы разве что удачный брак одной из дочерей. Лучше бы, конечно, всех троих сразу, но что уж мечтать о несбыточном! Тут и одну-то не знаешь, куда пристроить... Коровы, с привычным озлоблением подумала о дочерях княгиня. Дуры плоскостопые, пустоголовые... Все в отца! Болван, пьяница, ничтожество... Все спустил, все промотал, расточил до последней копейки и свое, и ее состояние...

Ну, держитесь, мысленно обратилась она к своим домочадцам. Дайте только срок! Вернусь - я вам устрою...

Предвкушение будущего грандиозного скандала несколько приободрило княгиню. Лишь возможность периодически выплескивать на первый же подвернувшийся под руку объект постоянно душившую ее злобу немного примиряла княгиню с казавшейся ей пустой и никчемной жизнью; фактически, Аграфена Антоновна жила от скандала до скандала. Теперь к тому же повод для словесной экзекуции над членами собственного семейства был более чем веским, и княгиня намеревалась сразу же по прибытии домой рассчитаться со всеми сполна.

Дома, однако, ее поджидал очередной сюрприз. Встретивший ее лакей, старательно пряча глаза, - княгиня не переносила, когда дворовые осмеливались смотреть ей прямо в лицо, полагая это чуть ли не оскорблением, - доложил, что в приемной ее дожидается их высокоблагородие поручик Огинский.

Княгиня скрипнула зубами: присутствие постороннего в доме сейчас было весьма некстати. С другой стороны, просто отказать Огинскому в приеме было нельзя: Аграфена Антоновна имела на блестящего гусара определенные виды. Он держался, как настоящий богач, а на балу у этого старого негодяя Бухвостова так мило танцевал мазурку с ее младшенькой, Ольгой... Он даже не морщился, когда эта коровища наступала ему на ноги своими плоскостопыми лапами. Так, может быть, его удастся заарканить? Это не беда, что он поляк, зато фамилия у него известная, знатная. И потом, если они поженятся, то он, скорее всего, увезет молодую жену к себе домой, в Польшу или где он там живет. Хоть одной дурой в доме станет меньше...

- Проси подождать еще минуту, - сказала она лакею. - Передай, что я сей же час буду. Да вели подать кофию, дурак! Так, небось, гостя голодом и морите.

- Не извольте гневаться, ваше сиятельство, - едва слышно сказал лакей, - кофию осталось на один раз, а бакалейщик, аспид ненасытный, больше в долг давать не хочет.

- Что?! - прошипела княгиня и, ловко, явно не впервые, ухватив лакея за ухо, принялась крутить его и дергать из стороны в сторону, словно всерьез намеревалась оторвать. - Ты что сказал? Да как ты смеешь, поганец?! Нешто я у тебя про бакалейщика спрашивала?! Нешто я тебе велела речи говорить?! Кофию, кофию я велела подать, а языком поганым трепать я тебе не велела!

Хватка у Аграфены Антоновны была железная, и лакей, из глаз которого от нестерпимой боли горохом сыпались крупные слезы, не выдержав этой пытки, тоненько заскулил.

- Смилуйтесь, матушка, Аграфена Антоновна! - заныл он, поняв, что пришла пора спасать если не свою жизнь, то, по крайней мере, ухо, которому и впрямь грозила нешуточная опасность быть оторванным напрочь. - За что ж вы меня-казните-то? Да отрежьте вы мне язык, ежели я еще хоть слово... Ухо, ухо оторвете, барыня! Пощадите, кормилица, отпустите душу на покаяние!

- Ухо, - пыхтела княгиня, продолжая умело и сладострастно выкручивать и дергать многострадальную часть лакейского организма, - ухо свое он пожалел! Захочу - вовсе оторву и собакам скормлю! Вместе с тобой, дубиной, скормлю, со всеми вами, мерзавцами, дармоедами... Ухо... Пошел вон! Делай, что тебе ведено, кобель шелудивый!

С этими напутственными словами она выпустила лакейское ухо, сделавшееся за время экзекуции пунцовым и толстым, как оладья, и проводила бросившегося наутек "дармоеда" ловким и весьма увесистым пинком в туго обтянутый белыми лосинами зад.

После этой расправы княгине несколько полегчало. Отдышавшись и немного придя в себя, она оправила прическу и величаво вплыла в приемную. Навстречу ей с диванчика торопливо поднялся одетый в новенький, с иголочки, кремовый сюртук, коричневые панталоны и сверкающие башмаки пан Кшиштоф. Накрахмаленный до скрипа стоячий воротник подпирал его мужественный, не лишенный прямоугольности подбородок; изящно повязанный шелковый галстук красивыми волнами ниспадал на белоснежную манишку; поверх отливающего серебром жилета скромно и вместе с тем солидно поблескивала золотая цепочка часов. Шелковый цилиндр, трость с золоченым набалдашником и лайковые перчатки пана Кшиштофа лежали в соседнем кресле.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация