- Багратион еще не умер, - напомнил Лакассань, который с большим интересом слушал эту тираду. Он даже голову склонил к плечу и смотрел на пана Кшиштофа с любопытством завзятого натуралиста, изучающего повадки только что открытого им животного, у которого еще даже нет имени. - Когда умрет, тогда и будете хвастаться. А что касается зоофилии... С чего это вы зачастили к Зеленским? Ходят слухи, что вы помолвлены с младшей из принцесс, Ольгой Аполлоновной.
- Как, уже? - Пан Кшиштоф затряс головой, чтобы в ней хоть немного прояснилось. - Интересно, кто же распускает эти слухи?
- Княгиня Зеленская, - ответил Лакассань, продолжая с любопытством разглядывать пана Кшиштофа. Под этим взглядом Огинский несколько подобрался и даже попытался застегнуть воротничок, вырвавшийся на свободу конец которого торчал у него за левым ухом.
- А, - старательно отводя глаза, небрежно сказал он и махнул рукой, это все сплетни. Я ходил к ним, чтобы получить деньги, которые задолжал мне князь. Вообразите себе, каков негодяй: проигрался в карты и вздумал от меня прятаться! Теперь, конечно, княгиня зла на меня и распускает отвратительные слухи. Жениться на одной из ее дочерей - бр-р-р! Такое может только в страшном сне привидеться, да и то...
Он снова махнул рукой. Зажатая в ней вилка при этом вырвалась из его непослушных пальцев и, крутясь в воздухе, как бумеранг, улетела куда-то в глубину зала. Оттуда почти сразу же послышался крик боли и возмущения.
- То, что князь вздумал от вас прятаться, как раз неудивительно, сказал Лакассань, покосившись в ту сторону, откуда донесся крик. - Меня удивляет совсем другое: как это вам удалось все-таки вытянуть из него деньги?
- Пустяк, - небрежно сказал пан Кшиштоф и непроизвольно икнул. Пригрозил дуэлью, он испугался и сразу же заплатил... Вот, как видите, отмечаю это событие. Присоединяйтесь, Виктор! Виноват, Эжен... Но все равно присоединяйтесь. Сегодня я угощаю. Половой! Половой, черт бы тебя побрал! Бокал господину Ла... моему гостю!
Половой принес бокал. Лакассань, неопределенно усмехаясь, наполнил его и пригубил шампанское. Да, вино действительно было недурным на вкус. Деньги у Огинского, несомненно, водились. Впрочем, история, рассказанная паном Кшиштофом, не вызывала у француза ни малейшего доверия. Слухи о его предстоящей женитьбе тоже казались Лакассаню весьма сомнительными, но в целом ситуация нравилась ему все меньше с каждым проведенным здесь днем. Огинский вел себя так, будто он здесь родился и вырос. Он уже стал героем местных сплетен, а это было плохо - просто хуже некуда. Более того, краем уха Лакассань уже успел услышать кое-что и о себе - о себе и княжне Вязмитиновой, естественно. Возникновение подобных слухов в душной атмосфере уездного городишки, круглый год утопающего в грязи и сплетнях, было вполне естественным и предсказуемым, но совершенно нежелательным. Менее всего Лакассань хотел привлекать внимание общественности и, как следствие этого, властей к своей скромной персоне. К его великому сожалению, это внимание уже обратилось на него и с каждым днем делалось все более пристальным.
Это все потому, что мы здесь застряли, подумал Лакассань, мелкими глотками попивая ледяное шампанское и рассеянно наблюдая за Огинским, который с выражением тупого недоумения на лице шарил по скатерти, тщась отыскать свою вилку. Нельзя было задерживаться тут на такой непозволительно долгий срок. Дался мне этот Багратион...
Дело с письмом Багратиону решилось просто. Письмо было доставлено адресату одним из лакеев князя Зеленского, Прохором - тем самым Прохором, который вместе со своим приятелем Степаном сначала пытался украсть у княжны Марии лошадей, а затем напал на Лакассаня по дороге сюда. Не слишком доверяя вороватому лакею, Лакассань сопровождал его до самого дома Багратиона и собственными глазами убедился в том, что написанное Огинским послание доставлено адресату, то есть попросту просунуто в щель приоткрытого окна княжеской спальни.
Последовавшие за этим события ясно показали, что пан Кшиштоф был прав, утверждая, что такое известие убьет Багратиона так же верно, как выпущенная в упор пуля. Горячий темперамент князя и постепенно копившееся в течение последнего времени раздражение против домашних, державших его в неведении относительно положения дел на театре военных действий, сыграли свою роль: в приступе безудержного гнева Багратион сорвал с себя повязки, и с этого дня начал быстро угасать. Лакассань пару раз встречал домашнего врача князя. В разговоры они не вступали, поскольку не были представлены друг другу, но выражение физиономии доктора говорило красноречивее всяких слов. Багратиону остались считанные дни, и Огинский имел кое-какие основания для того, чтобы гордиться собой: все-таки эту подлость с письмом придумал он. Более того, он ухитрился не только привести свой замысел в исполнение, но и остаться при этом совершенно в стороне: письмо доставил лакей князя Зеленского, а заставил его это сделать и заплатил ему за работу Лакассань - то есть Эжен Мерсье, учитель танцев, временный управляющий имением княжны Вязмитиновой.
- Кстати, любезный господин Мерсье, - слегка заплетающимся языком сказал Огинский, оставив бесплодные попытки отыскать свою вилку, - сегодня я слышал одну весьма любопытную вещь, имеющую до вас самое прямое касательство.
- Вот как? - Лакассань вежливо приподнял брови и снова поднес к губам бокал.
- Вот так, представьте себе, - с пьяной иронией сказал пан Кшиштоф. Пока вы там, у себя в деревне, наслаждаетесь красотами природы и обществом молодой княжны, спите до полудня, едите от пуза и коллекционируете глупые сплетни, я здесь не теряю времени даром. Вы знаете, что мне удалось разведать? Письмо, которое вы доставили по известному нам обоим адресу, было найдено. Сейчас вы скажете, что эта чепуха, эта мелочь сама собой разумеется и не является, строго говоря, новостью. Об этом, дескать, несложно было догадаться... Это все верно, сударь. Но знаете ли вы, что кое-кто все-таки заподозрил здесь некий умысел? Было проведено нечто вроде расследования, которое установило, что никакого капитана Щеглова в гвардии нет и никогда не было, а значит, письмо можно считать анонимным и написанным с той именно целью, которой оно и достигло...
- Ну, - сказал Лакассань, - во-первых, этого можно было ожидать, а во-вторых, при чем тут я? Это касается скорее вас, чем меня.
- М-да? Так вот, сударь, слушайте дальше. Расследованием занимался старик Бухвостов. Он производит впечатление совершенно безобидного создания, занятого лишь ублажением собственного чрева, однако это не вполне соответствует действительности. Он взялся за дело весьма основательно и перво-наперво с большим пристрастием допросил всю прислугу князя Багратиона. И знаете что? Садовник князя видел, что поздним вечером накануне печального происшествия вокруг дома крутился какой-то посторонний мужик, по виду - чей-то дворовый... Что будет дальше, пока неизвестно, но княгиня Зеленская под большим секретом рассказала мне, что Бухвостов написал в Петербург и что оттуда якобы обещали прислать сыщика... Каково это вам, мой драгоценный Эжен?
"Драгоценный Эжен" нахмурился: известие и впрямь было тревожным. Если за дело возьмется профессионал, ему не составит особого труда отыскать Прохора. Садовник опознает в нем человека, замеченного возле дома Багратиона в ту ночь, и зажатый в угол Прохор непременно укажет на него, Лакассаня, как на человека, передавшего ему письмо. Для Огинского, кстати, это был бы отличный способ от него избавиться. Да, Огинский... Нежелание пана Кшиштофа возвращаться к исполнению своих обязанностей при маршале Мюрате было для Лакассаня вполне очевидным. Черноусый аферист чувствовал себя здесь, как рыба в воде, и, кажется, уже успел снюхаться с этой мегерой, княгиней Зеленской.
