И, подхватив со стола ключ, брякнул им о столешницу, словно в подтвержение сказанной фразе.
Женщина презрительно вскинула голову, взяла ключ и тоже, в свою очередь, швырнула его на стол, возопив:
— И вовсе оно не гнилое!
— Да, гнилое, — Сабри снова громыхнул ключом.
— Нет, не гнилое! — ударила по столу женщина.
— Да, гнилое.
Удар.
— Нет, не гнилое.
Ответный удар.
Интеллектуальный уровень дискуссии явно оставлял желать лучшего, и я почувствовал себя не в своей тарелке. И еще у меня возникло опасение, что они в конце концов погнут ключ, и тогда уже никто из нас не сможет попасть в дом. Но это были, так сказать, вступительные аккорды, увертюра к основной музыкальной теме.
Женщина взяла ключ и подняла его вертикально вверх, так, словно собралась принести на нем клятву.
— Этот дом — хороший дом! — выкрикнула она.
И положила ключ на место. Сабри задумчиво подобрал его, дунул в дырочку, как в ствол кольта, навел его на женщину и сощурил глаз. Потом рассеянно уронил ключ обратно на стол и погрузился в какие-то свои, отвлеченные мысли.
— Ну а если предположить, что мы все-таки захотим купить этот дом, чего мы вообще-то делать не собираемся, — проговорил он, — сколько ты за него попросишь?
— Восемьсот фунтов.
Сабри разразился долгим театральным хохотом, утирая с глаз воображаемые слезы и повторяя — «восемьсот фунтов» — так, будто за всю жизнь ему не приходилось слышать более забавной шутки. Не прекращая смеяться, он повернулся ко мне, и я тоже начал смеяться жутким фальшивым смехом. Он хлопнул себя по коленке. Я завертелся на стуле, изображая острый приступ гастрита. Мы смеялись до тех пор, пока совершенно не выбились из сил. Потом снова стали серьезными. Сабри, я видел это совершенно явственно, был свеж, как маргаритка. Он мигом преобразился, сделавшись терпеливым, рассудительным и собранным, как шахматный игрок.
— Забирай ключ и уходи, — рявкнул он вдруг, сунул ей в руки ключ и тут же повернулся спиной, крутанувшись на стуле-вертушке; потом, столь же внезапно, завершил круговое движение и опять оказался с ней лицом к лицу. — Что такое? — удивленно спросил он. — Ты все еще здесь?
По правде говоря, женщине, даже при всем ее желании, вряд ли достало бы времени уйти. Но она была из тугодумов, хоть и упряма, как мул: тут уж сомневаться не приходилось.
— Ну и ладно — отчеканила она, подхватила ключ, сунула его к себе за лиф и развернулась. Надо сказать, со сцены она удалялась не слишком быстро.
— Не обращай внимания, — сказал Сабри и занялся бумагами.
Женщина в нерешительности остановилась за порогом конторы, к ней тут же подскочил муж и принялся о чем-то ее упрашивать, шепотом, заглядывая ей в глаза. Он взял ее за рукав и почти что волоком втащил обратно в контору, где сидели мы и демонстративно читали письма.
— А, это ты, — весьма удачно разыграв изумление, воскликнул Сабри.
— Она хочет еще поторговаться, — пояснил сапожник: голос у него был тихий, тон — примирительный.
— О чем тут еще говорить? Она меня за дурака держит.
Тут он резко развернулся в ее сторону и проревел:
— Двести фунтов, и ни пиастра сверху!
Настала ее очередь корчиться в пароксизме фальшивого смеха, вот только спектакль вышел у нее не такой удачный. Мешал муж, который тут же принялся дергать ее за рукав, пытаясь вернуть к серьезному разговору. Сабри своего шанса не упустил.
— Хоть ты ей объясни, — сказал он. — Ты же мужчина, ты в таких вещах понимаешь. А она — всего лишь женщина, откуда ей знать настоящие цены. Скажи ей, сколько стоит этот дом.
Сапожник, который, судя по всему, совсем растерялся, опять повернулся к жене и уже открыл было рот, но тут она одним движением выхватила из-за корсажа ключ и подняла его над головой, так, словно собиралась обрушить его на лысый череп мужа.
— Дурак! — прорычала она. — Ты что, не понимаешь, что они из тебя дурака делают? Уйди, я сама с ними разберусь.
Она еще раз замахнулась на него ключом, и он, совершенно раздавленный, на цыпочках выскользнул из конторы и присоединился к остальным ее родственникам в кафе напротив. Она же повернулась ко мне и умоляюще протянула руку, приговаривая по-гречески:
— Послушай, будет тебе, ведь ты же англичанин, разве подобает англичанину так жестоко торговаться с женщиной…
Но поскольку я до сей поры ничем не выдал, что знаю язык, мне не составило особого труда изобразить полное непонимание. Она со зловещей миной обернулась к Сабри, снова швырнула ключ на стол и выкрикнула:
— Шестьсот!
На что Сабри, почти в один голос с ней, проорал:
— Двести!
У меня заложило уши.
Они долго молча смотрели друг на друга, пыхтя, как боксеры в клинче, которые ждут рефери, чтобы тот их разнял. Сабри решил, что настал самый удобный момент молниеносно ударить ниже пояса.
— В любом случае, дом-то заложен, — прошипел он, и она поплыла в нокдауне. — За шестьдесят фунтов и три пиастра, — добавил он, как будто надавил перчаткой сильнее, чтобы у противника выступила кровь. Она схватилась за нижнюю часть живота, словно туда и впрямь пришелся удар. Сабри не терял ни секунды — Я дам тебе двести фунтов плюс сумму залога.
Она завопила в голос.
— Нет! Ни за что на свете! — и стукнула ключом.
— А я говорю, да! — Сабри ответил ей тем же.
Она схватила ключ (к настоящему моменту он, по сути дела, стал символом нашего состязания. О доме никто уже не помнил. Мы пытались купить у женщины этот старый ржавый ключ, который куда лучше смотрелся бы на поясе у святого Петра, чему меня). Она вцепилась в ключ, по-детски прижала его к груди и сказала:
— Да никогда! — Она стала баюкать его, как младенца, — только что не покормила грудью, — а потом положила обратно.
Сабри хозяйским жестом взял его со стола и опустил к себе в карман. Тут она завизжала и бросилась на него с криком:
— Отдай мой ключ, да чтоб ты сдох, ни дна тебе ни покрышки, отдай мой ключ!
Сабри величественно встал, картинным жестом поднял ключ над головой, так чтобы она не могла его достать, и продолжал неумолимо твердить:
— Двести фунтов. Двести. Двести.
Она корчилась и хватала ртом воздух, словно рыба на крючке, беспрестанно выкрикивая:
— Спаси и сохрани меня, святая Катерина! Нет. Нет!
Потом вдруг, ни с того ни с сего, они оба остановились:
он положил ключ и опустился на стул, она же вся разом осела, как закипевшее молоко, когда его снимешь с огня.
— Мне надо посоветоваться, — сказала она совершенно другим тоном, оставила ключ лежать где лежал, и пошла через дорогу в кофейню, в которой ее ждали с полотенцами и губками секунданты. Первый раунд закончился вничью, хотя Сабри и удалось провести пару хороших ударов.
