— Ты сделала это?
Она зарыдала еще пуще и кивнула так безнадежно, как будто отныне вся ее жизнь не стоила ломаного гроша. Воздух огласился проклятиями, но Сабри был спокоен и тверд. Далее спектакль игрался исключительно для проформы, и не стоило принимать его всерьез. Широким жестом он приказал подать каждому по бутылке кока-колы — и тут же рядом оказался мальчишка с ящиком на колесиках, полным колы. Сабри таким образом убил сразу двух зайцев: они немного остыли, и к тому же дармовая кола сошла за традиционное угощение выпивкой по случаю удачной сделки — надо ли говорить, что и этот ход был рассчитан заранее, как, впрочем, и все его ходы. Разбирая бутылки, наши противники по инерции все еще поругивали нас, но без особого рвения, а вот пили с видимым удовольствием. И то сказать, дорога до Лапитоса — страшно пыльная.
— Во всяком случае, — заметил сапожник, когда они все немного остыли, — права на воду все еще у нас. На этот счет мы с джентльменом еще не говорили.
Однако джентльмен к тому времени притомился и, в довершение всего его переполняли только что обретенные чувства собственника. Я купил дом! Сабри едва заметно кивнул.
— Это позже, — сказал он и выразительным взмахом руки подозвал Джамаля, который тоже пил свою честным трудом заработанную кока-колу в тени перечного дерева. — А теперь мы немного передохнём.
Все семейство распрощалось с нами в наилучшем расположении духа, каждый считал своим долгом просунуть голову в такси и пожелать мне напоследок всяческих благ, так что я и в самом деле почувствовал себя женихом.
— Цену вы дали каноническую, — в качестве последнего напутствия изрек седобородый дедушка. И я подумал, что лучше, наверное, не скажешь.
— А теперь, — сказал Сабри, — я отвезу тебя в совершенно особенное место, и там ты попробуешь meltemi, есть туг такой ветер — да, кстати, который теперь час? Точно, через полчаса.
В Киренском замке, среди самых верхних бастионов был небольшой балкон, служивший столовой офицерам полиции. Сабри, как я выяснил позже, был еще и полицейским сержантом по особым поручениям. Именно там, подобно двум императорам, мы и уселись среди подобающих высокому сану уединенности и горнего простора, и стали глядеть поверх залитой солнцем полоски пролива на далекие Караманские горы, а перед нами на скатерти бесконечно сменяли друг друга разнообразные сорта охлажденного пива, в сопровождении больших и маленьких тарелок с роскошными кипрскими закусками. И именно сюда заглянул к нам, точно в назначенный час, ветерок, обещанный Сабри — легчайшее дуновение прохлады, тронувшее на бегу ровную поверхность гавани.
— Чувствуешь? — мягко спросил он, подставляя ветру щеку, как парус. Он явно был от природы наделен счастливым мусульманским свойством, именуемым kayf— той созерцательностью, что происходит от умения молчать и внутренней свободы. Это не мечтательность и не медитация, которые по сути порождены расслабленным рефлексирующим сознанием: kayf есть глубокое, бездонное отдохновение воли, когда человек даже не пытается задаваться вопросом: «Счастлив я или нет?»
Он что-то нацарапал на клочке бумаги, а потом протянул эту записку мне.
— Вот теперь у тебя начнутся настоящие проблемы, потому что дом нужно будет довести до ума. Вот смотри, я все для тебя посчитал. Ванная будет стоить тебе вот столько. Балкон, при таких-то расценках за кубический фут — столько. Если ты продашь балки — за каждую могут дать по три фунта, а их там восемьдесят — у тебя образуется вот такая сумма. Это просто к сведению, мой дорогой, чтобы тебя не слишком надули.
Он закурил сигарету и улыбнулся уголками губ.
— Вот так. А человека, который тебе нужен, чтобы справиться со всей этой стройкой, зовут Андреас Каллергис. Он парень хороший и надежный — хотя, конечно, жулик, вроде меня! Но он свое дело знает — потому что, сам понимаешь, за всем-то сам не уследишь. Вот цены на цементные блоки, а вот — на штукатурку, за квадратный метр.
Я рассыпался было в изъявлениях благодарности, но он махнул рукой.
— Мой дорогой Даррел, — сказал он, — если человек ко мне со всей душой, так и я к нему со всей душой. Ты теперь мой друг, и я никогда к тебе не переменюсь, даже если ты переменишься сам.
Мы выпили по полной и посидели в тишине.
— Меня к тебе отправил грек, — сказал я, — а теперь турок отправляет меня к греку.
Он расхохотался.
— Кипр — маленький остров, — сказал он, — и между собой мы все друзья, хотя и очень друг на друга не похожи. Ты на Кипре, мой дорогой
[30]
.
В тот теплый медово-золотистый вечер мне казалось, что и в самом деле, лучшего острова — чтобы остаться года на два, на три — просто не найти.
Дерево Безделья
«Это селение, расположенное высоко на горном склоне, террасами, обращенными к садам Кирении, и далее через воды Адана, к горным ручьям и пастбищам Булгар-Дага, славится как местоположением своим и уединенностью, так и необычайной красотой. Имя его — Мир. Найдя удобное пристанище на лесистых кручах над гаванью, построившие его англо-норманны так и назвали ее Мир — обитель Мира — Clolture de la Paix; это прекрасное название, несущее успокоение, киприоты бесцеремонно переделали в Делапаис, а их венецианские хозяев — в Bellapaese. Здесь на протяжении многих веков отважные мужи и добродетельные дамы с Запада обретали покой».
(У. Хепворт Диксон, «Британский Кипр», 1887)
Андреас Каллергис на поверку оказался похож на Питера-Растрепу из детской сказки. Он жил с красавицей женой в полуразвалившемся доме среди апельсиновых рощ, чуть ниже местного епископата. Английский у него был вполне сносный, но мое нескрываемое желание говорить по-гречески привело его в восторг, и именно на его маленькой машине я совершил свое второе путешествие в теперь уже «мою» деревню, мигом домчавшись сквозь залитые по-настоящему весенним солнцем нежно-зеленые предгорья до того места, где мрачно высилась похожая на огромное, вставшее на вечную стоянку судно громада аббатства. Андреас тоже был по-своему дипломат и по дороге наставлял меня, рассказывая о тонкостях местного этикета, отнюдь небесполезных, если ты хочешь с самого начала произвести благоприятное впечатление.
