— Пыль, — мрачно возвестил мой братец, — из-под чиновничьих стульев.
Но шутки шутить было некогда; где-то в той стороне, где была расположена штаб-квартира Рена, завыла сирена. Из желтых клубов дыма материализовался набитый полицейскими грузовик. Затем — последовала новая серия одиночных взрывов и, недолгое время спустя, более густой и раскатистый удар грома, от которого по воздуху снова пошла рябь.
— Вот все и накрылось, — раздраженным тоном сказал мой брат; весь вечер он капризничал из-за того, что съемки его фильма сорвались из-за внезапной, как он выразился, волны саботажа, которая возникла буквально на пустом месте после того, как с его актерами пообщался местный священник.
— Куда ни сунешься в последнее время, обязательно начнется какая-нибудь чертова революция.
Он только что вернулся из Парагвая, где восстание началось, так сказать, прямо у него под носом. Следующий взрыв, прозвучавший где-то совсем неподалеку, вернул ему способность принимать решения.
— Я должен попасть домой, к животным, — сказал он. — Пора кормить сов.
Меня, однако, ждали совсем другие дела. Дома я взял машину и, не обращая внимания на телефон, отчаянно трезвонивший где-то в глубине холла, заваленного книгами и освещенного оплывающими свечами, помчался к Пафосским воротам, в штаб-квартиру полиции. В здании царила атмосфера запустения и, насколько я мог судить, никто его не охранял, если не считать одного-единственного дежурного сержанта, заспанного и безоружного. В конференц-зале на верхнем этаже сидел за столом колониальный секретарь и постукивал карандашом по зубам; поверх пижамы на нем были надеты брюки, университетский блейзер и шелковый шарф. У него за спиной, в нише, два клерка скрючились над телетайпом, который выстукивал на дорическом английском бесконечную череду срочных сообщений. "Фамагуста… бомба в саду… Ларнака, нападение на… взрыв бомбы в доме в Лимасоле…". Он просматривал сложенные перед ним стопкой листы с наклеенными телеграфными ленточками: стопка быстро пополнялась свежими листами. Он составлял докладную записку министру
[80]
. Потом медленно поднял голову и сказал:
— Мне кажется, вы имели в виду нечто подобное?
— Так точно, сэр.
— Пока самое худшее случилось на радиостанции. Пятеро в масках связали охранника, а станцию подняли на воздух, взорвали.
В узких коридорах уже начали тесниться журналисты, я увел их во внешний зал и постарался ответить на все вопросы настолько искренне, насколько позволяли обстоятельства; но полицейские отчеты безнадежно запаздывали, и очень часто информационные агентства узнавали о случившемся на несколько часов раньше нас. (Так продолжалось еще долгие и долгие месяцы).
Радиостанция и впрямь пострадала весьма серьезно, но, к счастью, наша саперная служба уже давно ждала возможности проявить себя; к двум часам ночи саперы обследовали развалины, установили размеры ущерба и представили подробный отчет, из которого стало понятно, что один передатчик уцелел, и это позволило нам на следующий день возобновить вещание, пускай и не на полную мощность.
К тому времени я вернулся домой к надрывающемуся телефону — теперь он принимался трезвонить с интервалом примерно в шесть минут, днем и ночью, — картина более или менее прояснилась, и ее отдельные части сложились в некое целое. Нападения произошли синхронно и по всему острову. Листовки, разбросанные в столице, свидетельствовали о существовании некой организации, называющей себя ЭОКА (ETHNIKIORGANOSIS KYPRION AGONISTON
[81]
), которая решила начать "борьбу за свободу". Подписаны они были ДИГЕНИС
[82]
: имя само по себе было достаточно значимым, ибо для грека оно звучит примерно так же, как для нашего школьника имя Робина Гуда. Это герой средневекового цикла народных песен; он был великим воином и не боялся никого, даже старика Харона, то есть самой смерти. Во время одного из своих знаменитых сражений он из Малой Азии лихо перепрыгнул через морской пролив и оставил отпечаток ладони на Пентадактилосе, на Кипре и, ни секунды не передохнув, прыгнул обратно.
На следующее утро первые полосы главных мировых газет украсились неимоверного размера заголовками, а телетайпные линии извергали целые потоки вопросов и ответов, срочных телеграмм и сообщений: в лобных долях всемирного головного мозга сработал сигнал тревоги, и приписанный к острову журналистский корпус начал расти на глазах.
Однако утро, словно некий идеально задуманный и выполненный сценический обман, выдалось на удивление ясным, и ни единый человек, пройдясь по тихим городским улочкам, посмотрев, как владельцы магазинчиков поднимают ставни и потягивают свой утренний кофе, не сказал бы, что ночью в этом самом городе случилось нечто чрезвычайно важное и непоправимое; от суши оторвался большой кусок земли и беззвучно ушел в море. В каком-то смысле размышлять теперь было уже не над чем, да и незачем. Мы очутились на линии фронта. Отныне нужно было стиснуть зубы и держаться изо всех сил. Все те предполагаемые решения проблемы, о которых мы мечтали, можно было смело тащить на свалку, поскольку совсем близко замаячил уродливый призрак надвигающегося восстания. А между тем, все пребывали в нерешительности. Простые киприоты, вполне дружелюбно настроенные, отправились на работу: многие были возмущены действиями "экстремистов" и с благодарностью восприняли слова губернатора, который назвал их "законопослушными". Отсюда я сделал вывод, что ЭОКА представляет собой маленькую группу революционеров, неизвестных широкой публике. Рен, однако, не разделял этой точки зрения.
— Что бы ты сказал, — сухо спросил он, — если бы каждый английский шестиклассник поставил свою подпись под такой вот клятвой?
Его агенты принесли ему новый документ.
Клятва
Именем Святой Троицы я клянусь, что:
1. Я отдам все силы, а если потребуется, — то и саму жизнь за дело освобождения Кипра от английского ига.
2. Ни о чем не расспрашивая, я выполню любые задания, порученные мне организацией, и не откажусь от их выполнения, какими бы трудными и опасными они ни были.
3. Я не оставлю борьбы до тех пор, пока не получу приказа от руководителя организации, и пока наша конечная цель не будет достигнута.
4. Я никогда и никому не выдам ни секретов нашей организации, ни имен моих руководителей или других членов организации, даже если меня поймают и станут пытать.
5. Я не стану рассказывать о заданиях, которые будут мне даны, даже моим товарищам по борьбе.
