— Ничего особенного. Просто мне было лень писать. Тогда мне многое хотелось тебе сказать, страниц на пятнадцать.
Юити почувствовал, что графиня уклоняется от ответа. Чем был обеспокоен Юити на самом деле, так это сроком — письмо пришло на восьмой день. Сюнсукэ давал неделю на испытание. Это было похоже на экзамен — пан или пропал! В конце седьмого дня, когда ничего особенного не произошло, его чувство собственного достоинства сильно страдало. Вмиг рухнула его самоуверенность, поддержанная подстрекательством Сюнсукэ. И хотя было очевидно, что он не влюблен в нее, никогда прежде он не желал так сильно, чтобы его любила эта женщина. В тот день он почти не сомневался, что завел любовную интригу с госпожой Кабураги.
Пустые страницы письма вселяли в него сомнения. Еще больше подозрений вызвали у него два билета, вложенные в конверт ради приличия, чтобы не задеть чувства Юити. Госпожа Кабураги предполагала, что он все-таки любит Ясуко, и почему-то побаивалась увидеть его без жены. Когда он позвонил Сюнсукэ, чье любопытство доходило до самопожертвования, тот обещал прийти на бал, но не танцевать.
Кстати, а где Сюнсукэ, он пришел?
Когда они вернулись на свои места, официант принес свободные стулья, и около десяти мужчин и женщин окружили Сюнсукэ. Он взглянул на Юити и улыбнулся. Это была дружеская улыбка.
Госпожа Кабураги удивилась, завидев Сюнсукэ; но все слухи уже были обглоданы теми, кто знавал его. На этом ежемесячном бале Сюнсукэ появился впервые. Кому по силам было завлечь старика на это сборище? Только профан может задаться этим вопросом. Чуткость к злачным местам — это талант, присущий романистам, однако талантом своим оказываться в центре событий Сюнсукэ пренебрегал.
Ясуко, уже захмелевшая, не привыкшая к вину, простодушно лепетала какую-то чепуху про своего Юити.
— Ютян в последнее время стал таким щеголем! Купил гребешок и теперь носит его во внутреннем кармане. Не знаю сколько раз в день причесывается. Боюсь, как бы он не полысел.
Все пустились нахваливать Ясуко за ее благотворное влияние на Юити. Он же добродушно засмеялся, однако слова ее запали ему в голову. Вот и расческу купил, не осознавая своей привычки. Во время скучных университетских лекций, забывшись, вынимал гребешок и прихорашивался. Только сейчас, перед лицом всех этих людей, благодаря Ясуко он впервые осознал, какие произошли в нем перемены — даже расческу стал прятать во внутреннем кармане. Вдруг его осенило: этот пустяковый гребешок он притащил из чуждого ему мира, словно та собачка, которая украла в чужом доме косточку.
И все же для Ясуко было естественным думать, что произошедшие вскоре после свадьбы перемены в ее муже всецело связаны с ней. Есть такая игра, когда на рисунок наносится несколько десятков произвольных точек, которые изменяют содержание всего рисунка, постепенно выплывает совершенно иное изображение; если кто-то взглянет на него случайно после нанесения уже пяти-шести точек, то может увидеть только бессмысленные треугольники или четырехугольники. Нельзя сказать, что Ясуко была настолько глупенькой.
Рассеянный взгляд Юити не ускользнул от Сюнсукэ.
— Что случилось? У тебя потерянный, страдальческий вид, — тихо проговорил он.
Юити поднялся и вышел в холл, за ним небрежно последовал Сюнсукэ.
— Ты заметил, как помрачнели глаза госпожи Кабураги? Что-то удивительное, что-то духовное случилось с ней. Возможно, у нее впервые в жизни возникли узы духовного порядка. Более того, именно с тобой проявилась мистическая сторона любви, которая спровоцировала и обнажила в ней тоску по духовности. Это постепенно навело меня на мысль, что хотя ты и говоришь, что можешь любить женщину только духовно, это все же неправда. Человек вовсе не обладает такой способностью. Вот ты не можешь любить женщину ни духовно, ни физически. Только естественная красота господствует над человечеством, и подобным образом ты владеешь женщинами при полном отсутствии пресловутой духовности.
Сюнсукэ не отдавал себе отчета в том, что в этот момент он видел в Юити духовную марионетку собственной персоны. Тем не менее это была характерная для него эстетская похвала.
— Люди обычно любят тех, кто оказывается им не по зубам. Это особенно верно в отношении женщин. Госпожа Кабураги благодаря любви сегодня выглядит так, будто она совершенно забыла о своем физическом очаровании. Для нее до вчерашнего дня забыть это было трудней, чем какого-нибудь мужчину.
— Да, но ведь недельный срок уже истек? — спросил Юити.
— Это особая благосклонность. Раньше я не замечал за ней такого исключительного обращения. Во-первых, она не может скрыть своей любви. Ты заметил, как, когда вы оба вернулись к своим местам, она взяла со стула свою концертную сумочку из парчи «Сага» с вышитым павлином и поставила ее на стол? Она внимательно осмотрела поверхность стола и аккуратно поставила ее ровненько между кляксами пролитого пива! Тот, кто говорит, что балы приводят женщин в возбуждение, сильно ошибается.
Сюнсукэ протянул Юити сигарету. Он продолжил:
— Думаю, это дело потребует много времени. Тебе не о чем беспокоиться сейчас. Шарм твой произвел впечатление, и теперь расслабься, несмотря ни на что. Во-первых, ты защищен женитьбой; во-вторых, ты женился только что. Правда, у меня вовсе нет желания оберегать тебя. Подожди-ка минутку. Я хочу познакомить тебя еще кое с кем.
Сюнсукэ посмотрел по сторонам. Он искал Кёко Ходака, которая отвергла его так же, как Ясуко, и вышла замуж лет десять назад.
Юити неожиданно взглянул на Сюнсукэ как на незнакомца. В окружении этого великолепного молодого общества он казался мертвецом, озирающимся в поисках чего-то. Цвет его щек был таким, будто на них легла свинцовая тень. Глаза его потускнели, между черными губами неестественно сверкали фарфором ровненькие фальшивые зубы, словно белая стена обрушенного замка. И все же сочувствие Юити было на стороне писателя. Сюнсукэ знал себя, и знал досконально. С тех пор как писатель повстречал Юити, он что есть мочи ринулся вплавь по своей реальной жизни и решил проделать этот путь до конца, пока не свалится в гроб. Когда он был вовлечен в творчество, мир виделся ему куда яснее, а человеческие дела казались прозрачней — потому что в такие моменты он превращался в мертвяка. Сюнсукэ по глупости своей наломал немало дров, но это было не более чем следствием неуклюжих попыток омертвевшего человека вернуться в стремнину жизни. Подобно тому как он обращался с персонажами своих произведений, он использовал плоть Юити и вселял в нее свой дух, чтобы таким образом исцелиться от мрачной ревности и зависти. Он хотел полного воскрешения. В сущности, ему было бы лучше воскреснуть в своем прежнем качестве — качестве трупа.
С какой ясностью обнажался этот земной мир во всей своей структуре, когда смотрел он на мир мертвыми глазами! Каким безошибочным ясновидцем в любовных делах других людей слыл он! Каким свободным и непредвзятым был его взгляд, который превращал этот мир в крохотное стеклышко некой механической шкатулки!
Порой внутри этого безобразного старикашки, мертвеца, все-таки происходило какое-то движение, вроде самобичевания. Когда он услышал, что Юити не получил ни одной весточки в течение семи дней, где-то под спудом его страхов оступиться и растерянности из-за своих промахов проросло легкое чувство радости. Оно происходило из того же корня, что и его страдания, которые сжимали его сердце, когда госпожа Кабураги светилась слишком очевидной любовью.
