Если утром в постели ей в голову приходило с десяток замечательных идей, дай бог, чтобы к вечеру она вспомнила хотя бы парочку из них. Ее план сменить картину в гостиной будет отсрочен дней на десять. Несколько застрявших в ее голове затей будут дожидаться своей участи, пока они не станут ей докучать.
Иногда двойные складки век ее каким-то образом утраивались, и супруг пугался этого жуткого зрелища. Кёко пребывала в неведении об этом.
В этот день Кёко делала покупки в ближайших от дома магазинах со своей бывшей служанкой, а после полудня принимала двух кузин своего мужа. Кузины играли на пианино, Кёко просто сидела и не слушала. Когда они закончили играть, Кёко захлопала в ладоши и осыпала сестер высокопарными комплиментами. После этого они болтали о кондитерских на Гиндзе, где европейские сласти вкусней и дешевле; о том, что наручные часы, купленные одной из них за доллары, продаются в универсальном магазине на Гиндзе втридорога; зашла речь о демисезонных тканях, потом заговорили о популярных романах; развели дискуссию о том, что эти романы хотя и дешевле европейских тканей, однако их не оденешь на себя и не выйдешь прогуляться. При этом разговоре Кёко все время предавалась мыслям о своих танцевальных туфлях, и этот витающий в облаках взгляд не ускользнул от кузин, которые ошибочно рассудили, что она, вне сомнения, в кого-то влюблена. Это уж слишком, чтобы Кёко была способна любить что-нибудь больше, чем свои танцевальные туфли!
По этой причине, несмотря на упования Сюнсукэ, Кёко вовсе забыла о том красивом юноше, который был чрезмерно обходителен с нею на последнем балу. По дороге в магазин ее занимали только туфельки, которые ей предстояло вскоре увидеть. Когда она столкнулась с Юити лицом к лицу, то не сразу удивилась такому случаю и поздоровалась с ним торопливо.
Юити вздрогнул. В каком низком, подлом положении он оказался! Он чуть было не ушел восвояси, но гнев заставил его вернуться. Юити возненавидел эту женщину. Отступило даже его прежнее раздражение по отношению к Сюнсукэ — это уже говорило о том, что страсть Сюнсукэ начинала завладевать им. Юити беспечно насвистывал и разглядывал изнутри оконные витрины. В свисте его звучали нотки разочарования. Изредка он оглядывался на примеривающую свои туфельки Кёко, при этом каждый раз в нем возрастал мрачный дух соперничества. «Ну ладно! Я сделаю эту женщину поистине несчастной!»
Туфельки цвета шартрез угодили фасоном счастливой Кёко. Она распорядилась, чтобы клерк упаковал их. Лихорадка ее потихоньку стала спадать.
Она обернулась и улыбнулась. Сейчас только заприметила она одинокого молодого красавца.
Кажется, сегодня вечером фортуна сулила ей беспроигрышную карту. И хотя не в правилах Кёко приглашать на чашку чаю малознакомого мужчину, она подскочила к Юити и ласково пропела:
— Не составите ли мне компанию выпить чашку чаю?
Юити молча кивнул.
Большая стрелка часов перевалила за семь, много магазинов было закрыто. Чайная, где отсиживался Сюнсукэ, была ярко иллюминирована. Когда они проходили мимо, Кёко хотела войти, но Юити спешно преградил ей путь. Они пропустили еще пару заведений с опущенными занавесками; наконец они набрели еще на одно, которое, кажется, работало допоздна.
Они присели за столик в углу. Кёко небрежно стянула кружевные перчатки. Глаза ее сияли. Взглянув пристально на Юити, она спросила:
— Как ваша жена, в здравии?
— Да.
— Вы сегодня одни?
— Да.
— Что ж, понятно. Вы собираетесь встретиться со своей женой здесь, в таком случае позвольте мне остаться с вами до ее прихода.
— Да нет, что вы, я и вправду сегодня один!
— Ах вот как! — Из ее голоса исчезли нотки предосторожности. — Я не видела вас с тех самых пор…
Память медленно возвращала Кёко в тот вечер: вот у темной стены юноша, как волк, исполненный великолепия, прижимается к ней своим телом; вот его напряженный взгляд, в котором больше притязания на нее, чем мольбы о прощении; вот его длинноватые волосы на висках и сладострастные щеки; вот его невинные мальчишеские губы, которые как будто только что закончили бормотать свои жалобы…
Затем в ее голове стали воскресать и другие отчетливые воспоминания о нем. Она решила применить маленькую хитрость. Кёко придвинула к себе пепельницу. Теперь, когда молодой человек хотел стряхнуть пепел, ему приходилось склонять голову перед ней, под стать теленку. Она вдохнула аромат его напомаженных волос. Это был запах, пульсирующий юностью. Что за аромат!
С того вечера на балу запах этот не раз вспоминался ей — даже во сне. Однажды утром этот навязчивый аромат, когда она проснулась, преследовал ее и после пробуждения. Она собиралась сделать кое-какие покупки в городе, и спустя час после ухода мужа на службу в Министерство иностранных дел она села в автобус, переполненный людьми, начинавшими работу позже. Она почуяла все тот же сильный запах. Грудь ее стиснуло от волнения. Взглянув в лицо молодого мужчины, который пользовался этим ароматом, Кёко испытала разочарование: аромат был тот же самый, что и во сне, однако лицо было другим. Она не знала, как называется помада, но время от времени этот аромат настигал ее и в автобусе, и в магазине. Запах шел непонятно откуда, захватывал ее, и Кёко не могла понять, отчего это все происходит.
Да вот же он! Это тот самый запах! Кёко пристально посмотрела на Юити новыми глазами. Она почуяла в нем опасную власть, которая подчиняла себе; это была царственная, ослепительная власть.
Кстати, эта женщина, поистине легкомысленная, посмеивалась над властью, которую каждый мужчина считал вполне естественной для своего звания. Все мужчины, красивые или уродливые, этот нелепый принцип «господства — подчинения» по привычке называют страстью. Кажется, с выходом из подросткового возраста нет ни одного мужчины, который не зачитывался бы дешевенькими эротическими романами с замусоленной темой: «Нет большего счастья для женщины, когда она видит в глазах мужчины его желание».
Все еще уверенная в своей неугасаемой молодости, Кёко размышляла: «Как тривиальна юность этого мальчика! Этого добра сколько угодно! В этом возрасте молодые сами знают, как легко путается искренность с желанием».
Кёко была единодушна со своим недомыслием, а туман в глазах Юити объясняла утомленной истощенной страстью. Эти глаза невозможно забыть, в их влажной природной черноте ей слышался стремительный шум подземной сточной канавы.
— Вы танцевали еще где-нибудь с тех пор, как я вас видела?
— Нет, не приходилось.
— Что так, разве ваша жена не любит танцевать?
— Она обожает танцы.
Как шумно! Ресторан был довольно спокойным местом. И все же приглушенное звучание проигрывателя, шарканье подошв, звяканье тарелок, редкие смешки посетителей и трели телефона смешивались в один усилившийся раздражительный шум. Будто с каким-то злым намерением эта какофония вклинивалась в их устоявшуюся светскую беседу. Кёко чудилось, будто она разговаривает с Юити под толщей воды.
