Девочка сложила губки трубочкой и старательно подула, легкий темный прах закружил над поверхностью стола и разлетелся во все стороны. Леонардо смотрел, как хлопья пепла оседают на каменный пол, смешиваются с пылью, и горько корил себя. Каким надо быть дурнем, чтобы сразу не сообразить — под тюремными стенами располагается обширное подземелье! Вчерашний наглый карлик не имел магических качеств. Он не мог превратиться в прелестную девочку, а точно знал, где находится лаз в подвал, поэтому побежал в помещение охраны, предоставив остальным арестантам с боем прорываться к выходу. Леонардо выпрямился, снова внимательно оглядел комнату и остановился на сундуке — громоздкий, сколоченный из толстых досок, скрепленных стальными полосами — не всякий крепкий мужчина сдвинет такой в одиночку, где уж с ним справиться карлику! Значит, где-то есть секретный рычаг или пружина…
Но только он шагнул в сторону сундука и вытянул руку, чтобы ощупать стену рядом с ним, как из дверей донеслось шарканье нескольких подошв.
Сторож возвратился в сопровождении целой свиты, сказать точнее, он, как и пара стражников, сам являлся частью свиты, сопровождавшей высокого и надменного сера Пьеро, наряженного в сплошной бархат, как для судебного слушания. Отец брезгливо поджал губы, узрев негодящего отпрыска. Леонардо успел спрятать рисунок за спину, склонился в глубоком поклоне со всей возможной сыновней почтительностью. Родитель едва взглянул в его сторону. В тюремные стены его привел отнюдь не отцовский долг, а исключительно просьба синьора Лоренцо ди Медичи, который в силу доброго нрава долго смеялся, узнавши, что Леонардо даже в камере ухитрился устроить форменный фейерверк.
Сер Пьеро молча вручил тюремному сторожу предписание о переводе Леонардо ди Пьеро, именующего себя Да Винчи, из карцера в отдельную камеру, вплоть до судебного слушания и отряхивал с рукава воображаемые пылинки, выжидая, пока стража уведет его первенца.
* * *
За окном камеры, забранным частой решеткой, ворковали голуби, солнечные лучи падали на грубый деревянный топчан и большой кусок холстины, брошенный поверх свежей соломы, полы и стены здесь были сухими. Но такие благоприятные перемены мало порадовали узника. Он сел на топчан, запустил пальцы в волосы и задумался. Стоит ли огорчаться, что ему помешали осмотреть сундук и стену? Если девочка пропала в одном месте, а нашлась совершенно в другом, на тюремном дворе, из подземелья имеется как минимум два выхода. Значит, один из них он рано или поздно найдет.
Вот надо ли ему спускаться туда, вниз? Куда ему бежать? Что его ждет?
Стоило ему улечься на солому и погрузиться в дремоту, как он оказался во власти невиданных и жутких существ. Хотя синьор Да Винчи уже успел стяжать определенную артистическую известность, но все еще оставался достаточно молод, чтобы хранить в памяти ужасные истории, которыми мальчишки-ученики стращают друг друга долгими вечерами: ощерившиеся подвальные крысы, размером со степного волка; ведьмы, вытапливающие жир из тел некрещеных младенцев; заблудившиеся и одичавшие в подземельях люди, пожирающие мертвечину; призраки зачумленных, которых во времена мора сотнями сбрасывают вниз без всякого почтения; служители древних, забытых языческих сект, которые по сею пору почитают своих злобных богов, спускаются в подземные храмы и приносят человеческие жертвы…
Капли пота ледяным бисером рассыпались по лбу, он стряхнул их рукавом и резко сел на топчане. Флоренция — огромный город, в котором иногда пропадают люди, как и в любом другом большом городе.
Это происходит по разным причинам, никак не связанным с тайными подземельями. Леонардо осмотрел десятки тел, провел сотни часов в монастырских больницах, помогая братьям, и прекрасно знал, как страшны бывают недуги, которые разносят крысы — чума, водобоязнь, столбняк. Однако ни разу ему не случалось наблюдал следов от укусов гигантских крыс. Вряд ли такие грызуны вообще существуют. Просто людям свойственно воспринимать неизвестность и темноту как источник опасности. Перестать бояться темноты очень просто — нужно зажечь свет!
Значит, ему потребуется фонарь, но необычный — особый светильник, способный развеять кромешный подземный мрак. Леонардо аккуратно оторвал полосу бумаги от рисунка и быстро начертил на ней записку, с просьбой доставить осветительный прибор, который он смастерил для театральных представлений. Устройство представляло собой небольшой закрытый короб, внутрь которого помещалась свеча, в одну из стенок короба встраивали выпуклую линзу, которая собирала свет в широкий и мощный пучок. Яркий луч используют, чтобы привлечь внимание к актеру на сцене, но справиться с темнотой ему тоже вполне по силам. Между празднествами и представлениями весь театральный скарб хранился в пригородном доме, унаследованном Везарио от дальней родни, фармацевт ограничивался вполне умеренной платой за эту дружескую услугу. Оставалось переправить ему записку, только сделать это было не так-то просто.
Неизвестно, когда Лис соизволит навестить его в следующий раз.
Вручать послание, где испрашиваются предметы, пригодные для побега, в руки отца-правоведа было весьма неосмотрительно. Тюремный сторож наверняка не обучен грамоте, именно потому откажется помочь. Одно дело принести арестанту лишнюю миску еды — за его же деньги, а передавать сомнительную записку совсем другое. За такое погонят со службы и не посчитаются с былыми заслугами. Запертый в одиночной камере, Леонардо был лишен даже последней возможности — передать записку с кем-то из счастливчиков, покидающих тюремные стены.
Решение проблемы пришло ко времени ужина, что называется, «на своих двоих». Дверные петли застонали, и на пороге явилась целая депутация — сторож, два стражника и парняга со шрамом. Именно он толкал деревянную тележку, на которой громоздился котел с похлебкой. Это нехитрое занятие парняге существенно осложняли кандалы, сковывавшие запястья и щиколотки. Маловероятно, что кованые браслеты и цепи прибавили к затрепанному колету в качестве украшения, потому герой без устали ругался со своими притеснителями:
— … Если бы моя слюна была ядовитой, как у василиска, я бы давно нахаркал в вашу поганую бурду. Вы еще ответите за то, что принудили меня — кондотьера
[12]
, человека благородных кровей! — к черному труду. Приставили к недоумку-кашевару! Тьфу!
Он с чувством плюнул на башмак стражнику и заработал изрядный пинок.
— Подумать только! Какие нежности при нашей бедности, — хмыкнул сторож. — В наших стенах даже натуральные князья содержались, не тебе ровня!
— Точно. Мы здесь всяких навидались, — дружно поддакнули стражники.
— Ах, вам не нравится кашеварить, ваша милость? Значит, завтра отправим этого высокородного синьора расчищать тюремный двор. Давай! Двигай вперед!
Тюремный сторож задержался у открытой камеры Леонардо. Судя по виду, он пребывал в добром расположении духа и лично вручил узнику миску с похлебкой, ломоть хлеба, даже присовокупил к этому практически чистую ложку:
