— Я намерена предложить своему мужу изгнать из дома всех этих девчонок, которые ходят проводить время с инвалидкой, а толку от этого — шиш да кумыш. Саму Ирину сдать в хорошее медицинское учреждение, Анютку — в интернат, пусть посидит там хотя бы полгода и подумает о том, как надо вести себя с такой новой мамой, как я! Фаину тоже надо рассчитать, она очень старомодна — настоящее чучело в фартуке и допотопном платье! И только вас, Аллочка, я бы оставила. При себе. Подругой. Вы и представить себе не можете, как мне нужна подруга! — всхлипнула я напоследок.
Всю эту галиматью Алла выслушала не моргнув глазом. Я невольно в очередной — который по счету? — раз подумала, что она удивительно здорово умеет владеть собой.
— Не мое дело давать вам совет, Евгения Максимовна, и все же вы, как мне кажется, слишком торопитесь. Да, спокойная и размеренная жизнь в этом доме несколько нарушена печальными событиями, которые, по странной случайности, происходят одно за другим. Но вам, жене и уже почти второй матери давно осиротевших девочек, нужно учитывать все обстоятельства. А они таковы, что способны вывести из равновесия женщину и не с такой силой воли, как ваша.
— Так что же это за обстоятельства?!
— Конечно, я расскажу вам. Хотя и рискую при этом: ведь мне, медицинскому работнику, полагалось бы не верить всяким суевериям, а, напротив, — всячески развенчивать их. Но события последнего года дают основания полагать, что дети из бывшего Иришиного класса попали под влияние чего-то таинственного и необычного, такого, что выше и сильнее нас. Хотя возможно, что эти дети являлись и членами какой-то секты.
— Секты?
— Да. Более эмоциональный человек на моем месте сказал бы, что дети — «жертвы проклятия», но мы с вами цивилизованные люди…
— Подождите-подождите. Я что-то перестала вас понимать. Начните все с самого начала!
— Да-да, конечно. Именно к этому я и веду. Видите ли, в силу моей профессии и, наверное, склада характера я легко нахожу контакт с девочками-подростками. Я ведь медсестра, и к тому же сиделка, а это обязывает, не так ли? Ну и к тому же я всегда любила детей — чужих, своих у меня нет, к сожалению… Впрочем, это к делу не относится, простите. Ну так вот, в меньшей или в большей степени, но все девочки, которые приходили дежурить, я предпочитаю употреблять именно это слово, дежурить к Ирише, были со мной откровенны. Именно от них я узнала, что в гибели детей из класса, где раньше училась Ирина, много таинственного и непонятного. Детей как будто уносит некая сила, которой нет названия. Ах нет, я сказала неправильно. Как раз название у этой силы есть. Она называется… «Новая жатва».
Алла замолчала. Взгляд ее ушел куда-то в сторону, затуманился — я поняла, что перед глазами женщины сейчас проходят картины того, о чем я пока еще не знала. Но нетерпение было велико: не удержавшись, я как бы случайно двинула ногой по ножке ее кресла. Что это такое, в самом деле! Не в молчанку же играть мы сюда пришли!
— То есть?
— «Новая жатва» — это название секты, в которую входили покончившие с собой или убитые подростки.
— Как-как? «Новая жатва»?
— Да.
— Никогда не слышала о такой.
— Боюсь, что мы с вами не слышали и о тысяче других сект, которые убивают и калечат юные души.
— Но об этой… «Новой жатве»… что-нибудь известно?
— Совсем немного. Брошюры и проспекты этой секты следствие находило потом в доме или в вещах некоторых погибших детей. Судя по всему, все дети входили в некую тайную организацию, лидер которой достигает такой власти над своими последователями, что они способны, как индивидуально, так и коллективно, совершать по его повелению поступки, противоречащие общепринятым законам Бога, Природы и Человечности. Основная идея в том, что члены секты обязаны покончить с собой по достижении какого-то определенного срока.
— Почему?
— Как утверждалось в брошюрах, мир, где мы живем, грязен, испачкаться в нем ничего не стоит, а в рай попадут только «очистившиеся» души. И самоубийство — это тот самый очистительный костер. Подобный тому, на который восходили жены индийских раджей, знаете? Кстати, пример этих жен получал одобрение «Новой жатвы». В книжках, которыми зачитывались эти подростки, приводились примеры самосожжений. Были там и другие примеры, но дело не в этом. Знаете, я уверена, что лидер «Новой жатвы» — это сильный и опасный противник, в совершенстве овладевший методом постепенного подчинения жертвы и подавления его индивидуальной воли. Вы слышали когда-нибудь про опыт с лягушкой, погруженной в воду? Если бросить лягушку в горячую воду, она тут же выскочит наружу, но если погрузить ее в холодную воду и начать медленно повышать температуру, лягушка, разнежившись, даст сварить себя заживо. Я думаю, вербовка подростков в ряды «Новой жатвы» происходила по этому же принципу…
— Это всего лишь ваши предположения, — заметила я. — Они заслуживают внимания, но все-таки остаются пока лишь предположениями. А нужны факты. Ведь вы говорите, что лидеры секты призывали детей убивать себя, но ведь четыре девочки, что приходили в этот дом и погибли одна за другой, были убиты каким-то негодяем или негодяями — но в любом случае они не сами решили умереть, нет! Вы ошибаетесь.
— Я не знаю, что вам сказать… Возможно, вы правы — вполне возможно… Но знаете, что я еще думаю? Ведь может быть так, что члены «Новой жатвы» сами убивали друг друга. В это страшно поверить, но…
— Как? Подростки убивали друг друга сами?
— Нет, я думаю, что детям такое было все-таки не под силу. Надеюсь, что нет.
— Тогда кто? Лидеры секты?
— Очевидно.
— Хм… Но ведь тогда эти люди — просто душевнобольные?
— Чаще всего так и бывает. Уж мне, медику, можете поверить. Именно психически неуравновешенные люди обладают особой силой убеждения.
— Возможно-возможно… И все-таки это остается пока всего лишь предположением. А нужны факты!
— Факты… ну что ж. Как я уже говорила, девочки, приходившие сюда, часто были со мной откровенны. Возможно, вполне возможно, что к этому располагали вынужденные обстоятельства: ведь мы проводили в комнате у ничего не видящей и никого не воспринимавшей Ириши многие часы напролет… Но я надеюсь также, что все они искали у меня и утешения.
— Девочки нуждались в утешении?
— Да. Каждая по-разному, но — да. У Валечки Семеновой, например, была смешная на первый взгляд проблема: ее донимали прыщи и нездоровые зубы, из-за чего девочка казалась себе полной уродиной и… и «не хотела из-за этого жить», как она мне говорила. У Нади Алтуховой проблема была посложнее: она никак не могла наладить отношения с матерью и отчимом. А Саша…
— Как?! Как вы только что сказали?! Вот сейчас? Про Надю?
— Девочка крепко конфликтовала с матерью и своим приемным отцом.
— Подождите-подождите! — напряглась я, потому что вот эти слова — «мать и приемный отец» — никак не вписывались в общую картину.
