«Только бы уйти отсюда… Только бы уйти… Где-то здесь есть поезд, железнодорожная станция… Рельсы… Я жить не буду…»
…Когда она оделась (вместо разорванной блузки Руслан милостиво кинул ей чей-то старый свитер, который нашелся тут же, на полках страшно скрипящего шкафа), он вывел ее на темную улицу. Подталкивая жертву впереди себя, прошел мимо машины, провел через какую-то лесополосу (Саша шла, переставляя ноги, как марионетка, ей уже было все равно, куда и зачем) и остановился на обочине шоссе. Уже начинало светать.
— Ну, что? Пришла в себя? — Ее грубо развернули, ненавистная рука сжала лицо, заставила посмотреть в глаза своему насильнику. — А я и не знал, что ты такой питекантроп. Сколько тебе лет, маменькина дочка? Восемнадцать? Двадцать?
— Шестнадцать, — прошептала Саша.
— А-абалдеть! В твои годы — и быть девственницей! Первый раз такое слышу вообще. Надеюсь, ты не в обиде на меня за то, что я забрал у тебя этот маленький пустячок? — хохотнул он. — В конце концов, мы же делали это вместе! Искореняли твою девственность, как порок половой неграмотности!
Он довольно заржал и оттолкнул Сашу, словно ненужную вещь или сломавшуюся, давно надоевшую ему игрушку. Спотыкаясь и чувствуя, что донельзя ослабевшие ноги вот-вот откажут ей, девушка побрела по обочине. Насвистывая, Руслан направился в обратную сторону.
* * *
— Все это я слышал вечером… То есть подслушивал… когда Сашка с отцом на кухне сидели. От меня заперлись, но я все слышал! — крикнул Ромка. — Отец такой неловкий был, все время ронял что-то. Чашками гремел, ложками, холодильником хлопал, хотя Сашка три раза ему сказала, что ни чая, ни кофе не хочет. И у них был разговор…
— Какой?
— Такой…
— Доча… Как же ты теперь… будешь-то, а, доча? — спрашивал Илья Андреевич.
— Завтра с утра пойду в милицию и напишу заявление, — твердо отвечала Саша.
— Это, конечно, правильно, Сашуля… Так и надо сделать, — говорил отец как-то не очень уверенно.
— У тебя же не может быть других предложений, папа?!
— Нет, конечно, нет… Конечно, нет, что ты… Но я просто… Я просто думаю о тебе… О том, будет ли тебе это по силам…
— Что именно? — И ее, и Ромку всегда сердила эта отцовская привычка то и дело обрывать фразу на полуслове!
— Видишь ли, дочка… Тебе, наверное, кажется, что… все будет очень просто и ясно… пришла, написала заявление, и этого… Руслана… его задержат и арестуют? Это не так… Я не знаю, как это будет на самом деле, но точно знаю, что все будет не так… тебе предстоит пройти очень многое… очень много такого всего разного… неприятного… Объяснения… экспертизу, обследование у этого, как его… вашего женского врача… И везде отвечать на вопросы… на самые разные вопросы… И потом, не забывай… что е г о отец — депутат Государственной думы… Он очень большая шишка, Сашуля, у таких людей… как принято сейчас выражаться, все схвачено…
— Ну и что? — вызов, который слышался в ее голосе, заставил Илью Андреевича осечься. Он ответил только после очень большой паузы:
— Ты мой ребенок, Сашуля… Я не самый лучший отец, но ты мой родной ребенок… И ты так похожа на мать… Я просто хочу оградить тебя… от всего неприятного… и… и не знаю, как это лучше сделать…
— Ты бы действительно оградил меня от всего неприятного, если бы захотел увидеть насильника своей дочери за решеткой!
Слова «насильник дочери» словно пришибли Илью Андреевича: он стал совсем несчастным. Ромка не видел этого, но был уверен, что отцовская лысина, как всегда в таких случаях, залилась пурпурной краской.
— Я просто хочу предупредить тебя… и пожелать тебе мужественности, девочка… Я бы очень хотел помочь тебе, но… Я такая паршивая поддержка…
Саша молча встала и вышла из кухни, изо всех сил постаравшись не хлопнуть дверью.
* * *
— А на следующий день она встретилась с теми типами в «Макдоналдсе», — встряла Анюта. — Там кассир заболел, ей поручили подменить.
Саша встала у стрекочущего аппарата и мысленно повернула в голове рычажок дежурной улыбки. Она уже прекрасно знала свои обязанности: ей полагалось не только принимать заказы и выбивать чек, но и пытаться, что называется, «по полной программе» в дополнение к заказу «впарить» посетителям разномастные круассаны, картошку фри различных фасовок и степени поджаренности, колы-фанты-спрайты и остальной неликвидный «стафф», название которого начинается на «мак».
Лиц посетителей она давно уже не различала — все они были просто «клиентами», без возраста и пола. Один из таких клиентов, кажется, мужчина и, кажется, все-таки молодой, первым откликнулся на ее выкрик: «Свободная касса!»
— Здравствуйте, что будете заказывать? — спросила Саша, стараясь, чтобы улыбка не соскользнула с лица на майку прежде, чем этот клиент отойдет.
— Двенадцать чизбургеров.
— Не желаете ли еще картошку фри?
— Нет…
— Тогда, может быть, колу?
— Нет…
— Круассан?
— Нет…
— Десерт?
— Нет!..
Улыбка еще держалась, когда принесли его заказ. Саша быстро потыкала пальцами в бюст кассового аппарата и, не поднимая головы, выдала итог:
— Столько-то рублей, столько-то копеек.
Клиент зашуршал карманами, затем почему-то замер. Воцарилась непонятная тишина. Недоумевая, Саша подняла глаза: парень как парень. В джинсах и легкой ветровке. Смуглое лицо в обрамлении жгуче-черных волос. «С кавказсинкой», — как сказала бы мама. А глаза… хохочут.
Что это? Он смеется над ней?!
Да, он смеется!
— Пожалуйста, заплатите, — сказала Саша, ничего не понимая. Она сразу почувствовала себя неловко: что в ней не так? Испачкала футболку? Волосы выбились из-под козырька и сложились в смешную прическу? Не может же быть, чтобы приступ неудержимого веселья у молодого человека вызывал один только ее вид!
— Так вы будете платить?
— Да, конечно! — он отвечал преувеличенно серьезно, темные глаза по-прежнему смеялись, а вот улыбка у парня была какая-то… картонная. Неестественная была улыбка. «Господи! Да это же он меня передразнивает! — ахнула про себя Саша. — Неужели я действительно так глупо смотрюсь со стороны? С этой казенной улыбочкой, больше похожей на оскал, и этим набором фразочек „а-ля навязчивый сервис“?!»
— Как вы предпочитаете, чтобы я заплатил? — спросил тем временем клиент.
— Что?
— Вам крупными или мелкими купюрами?
— Все равно, — буркнула Саша.
— Может быть, предпочитаете доллары? Фунты? Доллары? Тугрики?
— Н-нн-нет…
— А не желаете ли к купюре получить остаток мелочью?
