– Ты спрашиваешь, почему я не гей?
Я шутливо ткнула его в плечо.
– Ты прекрасно понял, о чем я. Почему у тебя никого нет? Ты отличный парень, мог бы составить кому-нибудь чудную пару. Почему ты один?
Кажется, вопрос поставил его в затруднительное положение. Я поняла, что зашла слишком далеко. Но ведь когда-то для нас не было запретных тем. Видимо, теперь все изменилось.
– Во-Во-первыхконечно, работа: долгие дежурства и неудобный график не слишком способствуют романтическим отношениям. А может, меня просто так больше устраивает.
В его словах чувствовалась недосказанность, однако сейчас был не лучший момент для дальнейших расспросов, и я, к видимому облегчению Джимми, не стала продолжать.
К тому времени мы уже кружили по второстепенным улицам Лондона. Найти нужный адрес удалось далеко не сразу. Наконец, несколько раз свернув не туда, мы подъехали к перестроенному викторианскому особняку с изысканным портиком.
– Прибыли, – объявил Джимми, ставя машину на свободное место перед входом. – Дом, милый дом.
– Только не мой, – уныло пробормотала я, но все же открыла дверцу и вылезла наружу.
Задержавшись на холодном утреннем воздухе, я окинула взглядом совершенно незнакомое мне здание. Ничего даже отдаленно узнаваемого в нем не было.
– Идем, надо посмотреть квартиру.
Джимми протянул руку, и я нехотя последовала за ним к поднимающейся ко входу каменной лестнице.
Первое же препятствие выглядело непреодолимым – дверь была с кодовым замком. Я остановилась за три ступеньки до нее и, не скрывая облегчения, проговорила:
– Ну все, приехали.
– Не так быстро, – возразил Джимми, подталкивая меня вперед.
Как раз в этот момент по ту сторону стеклянной двери показалась медсестра в синем халате, стремительно направлявшаяся нам навстречу. Дверь открылась, и Джимми, преодолев последние ступеньки, успел придержать ее. Женщина подозрительно скосила глаза, но, увидев меня, передумала что-либо говорить.
– Спасибо, – проговорил Джимми, проходя мимо.
– Да, спасибо, – машинально повторила я ей в спину.
Уже со ступенек та с готовностью откликнулась, обернувшись через плечо:
– Не за что, Рейчел.
* * *
В лифте мы ехали молча. Напряжение нарастало с каждым этажом. На пятом двери открылись – в обе стороны уходил длинный коридор.
– Направо или налево? – спросил Джимми.
– Откуда мне знать? – буркнула я.
Он шагнул ко мне.
– Рейчел, я понимаю, это непросто. Правда понимаю. Но мы знали, с чем придется столкнуться. Сдаваться еще рано.
Ключ, разумеется, тоже подошел. Мы двинулись по комнатам, будто покупатели, осматривающие квартиру и не знающие, где что. Когда, думая, что открываю дверь в спальню, я очутилась в сушильном шкафу, мы в один голос рассмеялись, и напряжение спало.
Роясь в ящиках и шифоньерах, я ощущала себя грабителем, который вломился в чужой дом и отыскивает, чем поживиться. Я мало что узнавала, хотя время от времени попадались определенно мои вещи: то что-нибудь из одежды, то украшения. Паспорт и налоговые документы, аккуратно хранившиеся в специальной металлической коробке-регистраторе, лишний раз подтвердили то, что и так было уже ясно – я действительно здесь жила.
При любых других обстоятельствах я бы вряд ли огорчилась – отличная квартира, со вкусом обставленная, да еще и чуть ли не вчетверо больше той, над прачечной. Однако улучшение жилищных условий мало меня порадовало. Если это мой дом – а как можно отрицать очевидное? – то какие основания у меня остаются, чтобы не принимать и все остальное?
Пока я обшаривала спальню, Джимми прошел на кухню и вернулся через несколько минут с двумя дымящимися кружками кофе.
– Боюсь, только черный, – извиняющимся тоном проговорил он. – Молоко закончилось. Да у тебя и вообще почти ничего нет – на полках шаром покати. Похоже, питаешься ты в основном вне дома.
Скорее всего. И с образом жизни Мэтта наверняка тоже согласуется. Я осторожно опустилась на сливочного цвета кожаный диван, стараясь не пролить кофе и чувствуя себя в собственной квартире робкой гостьей.
– Но как я могу себе позволить такие апартаменты? – пришло мне вдруг в голову. – Я знаю лондонские цены – аренда наверняка стоит бешеных денег. Не может быть, чтобы мне столько платили.
Глаза Джимми слегка потемнели, и он отвел взгляд, прежде чем ответить:
– Я думаю, квартира принадлежит семье Мэтта – и, вероятно, не она одна здесь. У тебя наверняка большая скидка – ты ведь тоже уже почти своя.
Я вспыхнула, смутившись сама не знаю чего. Что, собственно, в этом такого, почему я должна стыдиться?
– А-а… – пробормотала я. Для журналистки не особенно богатая реплика.
Вместе мы закончили исследование квартиры. Как я ни старалась найти доказательства того, что это не мой дом, все вокруг говорило об обратном. И хотя меня не убедили окончательно даже куча счетов и рекламных писем на мое имя, то с фотографией в серебряной рамке, стоявшей на кофейном столике, спорить было трудно.
Увидев, как я застыла с ней в руках, Джимми подошел сзади и положил подбородок мне на плечо. Из-за стекла на нас глядели Мэтт и я на фоне Эйфелевой башни. Мэтт стоял почти так же, как Джимми сейчас, и мы весело смеялись. Снято было, видимо, зимой – мы оба укутались в пальто и шарфы, – но от фотографии веяло таким теплом, наши лица так сияли, что на миг у меня перехватило дыхание. Столько счастья, беззаботного счастья и… любви. Только теперь я сообразила, что, пытаясь раскопать правду о своем прошлом, я умудрилась за это время совершенно похоронить под вывороченным грунтом свои чувства к Мэтту.
– Наверное, как раз тогда он и сделал тебе предложение, – бесстрастно заметил Джимми.
Я не могла оторвать глаз от фото, и Джимми, помедлив секунду, подчеркнуто отошел прочь.
– Я всегда хотела побывать в Париже… – задумчиво проговорила я.
Джимми, не ответив, наклонился за пустыми кружками и двинулся на кухню. Не знаю, слышал ли он, как я добавила, негромко, но упрямо:
– …но так и не получилось.
* * *
Больше ничто нас в квартире не удерживало. Джимми предложил что-нибудь с собой прихватить, но я отказалась. У меня было такое чувство, будто я краду эти вещи.
В машине я заговорила, пытаясь хоть как-то рассеять повисшую между нами тучу.
– Даже после того, что я видела, это, – махнула я рукой в сторону викторианского особняка, – продолжает казаться чем-то нереальным. Да, с точки зрения логики доказательства неоспоримы. Однако все во мне протестует против них и говорит, что такого просто не может быть.
