Колдун покосился на собственную ногу, закинутую на спинку скамьи. Ботинок на ней изрядно запылился. Натуральная кожа, «Гуччи», милитари-стайл с высоким голенищем, пятьсот фунтов золотом. К счастью, охотник не слишком разбирался в моде, иначе образ парнишки из бедной семьи сильно пострадал бы.
– Должен заметить – и не примите мои слова за упрек, – что нас заперли в этом храме благодаря вам.
Хантер угрюмо зыркнул на Колдуна:
– И что, по-твоему, я должен был спокойно смотреть, как этот старый детоубийца хоронит ребенка живьем?
– Да, – без секунды колебания ответил Колдун. – Должны были, если я что-то понимаю в людях. Я бы даже не удивился, если бы вы поучаствовали в процессе…
В два прыжка Хантер очутился рядом и сгреб его за ворот:
– Послушай, щенок, и заруби себе на носу: я, может, и плохой человек, но не терплю, когда при мне мордуют детей.
– Тогда отпустите мою рубашку.
Хантер отпустил рубашку, уселся на лавку и ухмыльнулся:
– Какое же ты дитя? Прав был андроид – ты старая скользкая гадина, прячущаяся под мордашкой шестнадцатилетнего пацана.
– Если быть точным, восемнадцатилетнего пацана, – поправил Колдун. – Умножать на три я умею.
Охотник скривился:
– Опять твои фокусы? Лучше подумай, как нам отсюда выбраться.
Колдун улыбнулся и тут же пожалел об этом – разбитая губа опять закровила.
– Выбраться? Очень просто. Ревнители чистоты нас сами выведут. Не в церкви же они будут проводить всесожжение.
В церковь их притащили добрые жители деревни, потому что перемещаться самостоятельно ни Колдун, ни Хантер в тот момент не могли. Когда Колдун очнулся, он обнаружил над собой высокий, перечеркнутый балками свод. В забранные железными решетками окна сочился серенький свет утра, а уже пришедший в себя охотник обстукивал стены.
Убранство в здешнем храме было самое скромное. Деревянные стены, простой деревянный крест над алтарем. Распятый на кресте ничем не отличался бы от своих собратьев в других церквях, кабы не одна деталь – его опущенные долу глаза были закрашены черным. И на росписях, украшавших стены и иллюстрировавших, насколько Колдун понял, крестный ход, все изображения Христа были ослеплены черной краской. Кроме этого новшества, на картинах присутствовал и еще один неканонический персонаж. Видимо, художник пытался изобразить дьявола, наблюдающего за представлением, но вышло у него странное существо – двуногое, с копытами, с башкой то ли оленя, то ли коровы и огромными ветвистыми рогами. Будь дьявол не дьяволом, а чьим-нибудь законным супругом, рога породили бы богатую пищу для анекдотов.
На церковной кафедре вместо Святого Писания обнаружился трактат за авторством отца Элиэзера. Его-то Колдун и принялся изучать, щурясь от недостатка освещения.
– Умен ты, Колдун, не по годам, – хмыкнул Хантер в ответ на последнее высказывание. – Когда нас выведут, поздно будет рыпаться.
– Рыпаться, – назидательно заметил Колдун, – никогда не поздно.
И вернулся к недочитанной книжке. В следующей главе преподобный от копыт перешел к кожным покровам и сообщал, что «всякие язвы, и прободения, и шелушение, а такоже пятна и шерсть, растущая в местах неподобающих, являются первейшим признаком нечистоты». Колдун глубоко задумался о том, какие места на человеке подобают для произрастания шерсти.
Доктор Ковальский полз в темноту и проклинал себя за трусость. И опять в голову лез Бостон, ах, эта проклятая история шестилетней давности, Бостон и Кэролайн с Сэмми. Когда в новостях кратко сообщили, что из лаборатории вырвались подопытные животные и есть опасность биологического заражения, все его коллеги из Бостона расхватали билеты на первые же рейсы, чтобы успеть до установления карантина. Те, что не успели, арендовали машины. А он… он позвонил Кэролайн и спросил о здоровье Сэмми, и предупредил, чтобы они с Сэмми не выходили из дома, и сообщил, что у него начался небольшой бронхит и поднялась температура. Он приедет послезавтра. Послезавтра… Следовало выпить, чтобы успокоиться. «Я все-таки сильно рисковал, – думал Ковальский, – я рисковал, выпуская этих двоих из сарая, я дал им все возможности сбежать, а если они не воспользовались шансом – так что же? И при чем здесь Бостон?»
Размышляя таким образом, доктор Ковальский добрался до своего дома на северной окраине поселка, задернул шторы на кухне, зажег свечу и вытащил из буфета припасенную бутылочку бренди. Он сидел за дубовым кухонным столом до рассвета, поглощая бренди и стараясь не прислушиваться к тому, что творится у церкви. В конце концов доктора сморило. Он направился в спальню, где, не раздеваясь, рухнул на кровать и забылся тяжелым сном.
Разбудил его громкий стук. Ковальский сонно замычал и сполз с кровати. Голова была как чугунная. Массируя висок и потирая затекшую шею, он протопал через кухню и распахнул дверь. На пороге, солнечно улыбаясь, стояли отец Элиэзер и двое его подручных, брат Джейкоб и брат Захария. За пояс брата Захарии почему-то был засунут длинный пастушеский кнут. Сердце доктора стукнуло и скатилось в пятки.
– Доброго вам утречка, брат Иисус, – сердечно сказал преподобный. – Не пригласите ли меня и братьев в дом?
Брат Джейкоб и брат Захария, не дожидаясь приглашения, уже отпихнули врача и протопали в кухню. Отец Элиэзер одарил хозяина дома сияющей улыбкой и последовал за своими головорезами. Ковальский застыл у двери, лихорадочно соображая, что им известно.
– Ай-яй-яй, – на сей раз голос отца Элиэзера звучал укоризненно, – вижу, вы предавались греху винопития.
Ковальский поспешил на кухню, где преподобный с укоризной смотрел на опрокинутую и пустую бутылку.
– Я готов искупить…. – хрипло пробормотал Ковальский.
В горле у него пересохло от ужаса. Он покосился на кнут. Брат Захария заметил этот взгляд и, гнусно ухмыльнувшись, погладил рукоятку.
– Искупите, брат Иисус, искупите. Но прежде разрешите одно мое недоумение. – Отец Элиэзер по-хозяйски расположился за столом. Два брата замерли у него за спиной и уставились на Ковальского.
– Я готов… – повторил Ковальский.
– Хорошо, что готовы. Брат Джейкоб, не дадите ли брату Иисусу стакан воды? Вижу, он сегодня не в голосе, между тем вечером состоится спевка церковного хора…
Брат Джейкоб впихнул в трясущуюся руку врача стакан. Зубы Ковальского застучали о стеклянный край. Вода полилась на рубашку.
– Вам лучше? – участливо поинтересовался преподобный.
– Намного лучше.
– Отлично. Дело в том, что брата Апшерона посетило сомнение. А где сомнение, там и смущение, где смущение, там и грех. Брат Апшерон утверждает, что надежно запер чужаков в сарае. И действительно, когда я освидетельствовал сарай, задвижка была на месте. Чужаки же, видимо, перенеслись к церкви дьявольскими кознями. Вы ведь человек ученый, брат Иисус?
