– И не говорите! – она засмеялась. – Вам куда дальше?
– Мне на пересадку. Еще на одной маршрутке поеду!
– Правда? И мне тоже!
Мы сверились с записями. Оказалось, снова по пути. В следующую минуту мы уже сидели рядышком и, вертя головами, разглядывали, куда нас везут. Узкая свежезаасфальтированная дорога, темно-зеленые ели. Дома остались далеко позади. Впереди только лес, лес…
– А вы, случайно, не в больницу едете? – спросила я, заметив в ее сумке крышку торчащего термоса.
– В больницу.
– Ну, ясно. Я тоже.
И тут меня словно током ударило. Что, если она едет к НЕМУ? Сама не знаю, почему мне пришло это в голову. Подумаешь, человеку нужно попасть в ту же клинику. Что, у нас мало людей болеет? Но доводы меня не убеждали. Я поняла, почувствовала. Мы не случайно с ней встретились. Мы не случайно делим один маршрут. Мы едем делить одного человека!
Могу поклясться: она думала точно о том же! По тому, как она стала смотреть, по тому, как перестала мне улыбаться. Она боялась не меньше моего, что то, о чем мы с ней сейчас думаем, вдруг окажется правдой.
Мы сошли на каком-то забетонированном пятачке. Маршрутка тут же развернулась и умчалась обратно. С трех сторон нас обступили ели, с четвертой – белый забор. Моя спутница, не говоря мне ни слова, пошла по дорожке к калитке, переступила через высокий порожек и обратилась с вопросом к охраннику. Он, подумав, махнул ей в сторону дальнего корпуса.
Я бросилась догонять.
– Вы далеко? – преградил мне дорогу бдительный страж.
– Мне нужно в хирургическое отделение.
– А, это там! Вон, идите за женщиной!
Боже мой, только не это! Пожалуйста, только не это! Я почти бежала. Впереди черным зловещим стягом развевался плащ «индианки». Окончательно я нагнала ее только в вестибюле. Она покупала бахилы. Я тоже приготовила деньги, заранее сняла плащ. По какой-то непонятной причине мне хотелось опередить ее, а ей хотелось опередить меня. Однако я оказалась проворней. Поднимаясь по лестнице, я слышала позади ее шаги.
«Вот что я сделаю!» – подумала я, оказавшись на этаже. В обе стороны от меня расходились два коридора. Широкие, светлые, заканчивающиеся огромными – во всю стену – окнами.
Нужно было скорее понять, который из них мне нужен.
– Девушка! Подскажите, пожалуйста… восьмая палата!
– Это налево, – зевнув, ответила дежурная медсестра.
Она даже на меня не взглянула. Поправила у себя на столе неяркую лампу, перевернула страницу журнала. А еще частная клиника называется! Заходите, люди добрые, берите, что хотите! Но, правда, по-богатенькому, ничего не скажешь.
Я рванула в левое крыло. Моя преследовательница стояла на распутье, озираясь по сторонам. Очевидно, тоже решала, куда направить свои стопы. Дойдя до дверей, я специально сбавила шаг, делая вид, что не совсем ориентируюсь в цифрах. Она пошла за мной.
Мимо палаты, где томился мой Сева, я проследовала без остановки. Сейчас посмотрим, зайдет ли она в нее.
Я так увлеклась своей игрой в попытке обмануть противницу, что прошла весь коридор до конца. Когда я обернулась, ее уже нигде не было видно. «Черт, прозевала!» – ругнулась я. На цыпочках подкралась к нужной двери, прислушалась. Ничего слышно не было. Тогда я очень осторожно заглянула в палату.
Она была здесь!
Сидела на единственной кровати и… прижимала к себе МОЕГО СЕВУ! Прижимала так, как будто это было самое ценное сокровище на всем белом свете!
Он был какой-то присмиревший. Полулежал. Руку расслабленно держал на ее спине. А сам весь подался, уткнувшись лицом в ее грудь. Словно ему было стыдно за свое поведение. На самом-то деле он просто вдыхал ее запах. Стыдно за него было мне. Или, быть может, мне было горько и обидно за себя? Ведь если кто и был здесь третьим лишним, то, несомненно, я.
Они ничего не заметили. Я тихо прикрыла дверь и пошла по коридору обратно. Потом побежала. Даже, кажется, напугала сестричку, но она ничего не успела – ни сказать, ни тем более сделать.
Я слетела вниз по лестнице. Выхватила из рук оторопевшей гардеробщицы плащ, скомкала и выбросила в урну бахилы.
«Прочь! Прочь!» – гнал меня от этих стен внутренний голос. А другой голос ему вроде бы вторил: «Ах, что же я делаю? Зачем ухожу? Нужно вернуться! Пусть он мне все объяснит!»
А тот – первый – беспощадно твердил: «Что объяснять? Они выглядели как семейная пара! Настоящие муж и жена! А еще! Ты заметила термос?.. Да-да, именно термос! Вот тебе и еще одно доказательство! Разве ТЫ сварила ему бульон? Разве ТЫ догадалась? Кто же из вас его любит сильнее? Кого же из вас любит он?»
Мне даже не пришлось ждать маршрутку. Я залезла в абсолютно пустой салон. Ели помчались в обратную сторону. Я сидела, уткнувшись лбом в стекло. Считала полоски в разделительной полосе. В кабине водителя тараторило радио. Потом хороший чистый голос запел.
Отдала весь свет и жизнь, Но для тебя, неверный принц, Моя любовь Слишком велика. Как тростинка на ветру, Я согнусь, но не умру….
Не знаю, попадала ли певица когда-нибудь в линейную зависимость, но петь об этом у нее получалось. Душа у меня от этого ее пения едва не разорвалась. И вдруг отчетливо поняла…
Я в свою душу больше никогда никого не впущу!..
А потом была еще муторная дорога обратно. Муторная до дурноты, до какой-то неправдоподобной слабости в ногах. Оно и понятно. Когда пытаешься избавиться от зависимости, это всегда приводит к ломке.
Но я все равно домой не поехала. Что мне там было делать? Даже негде побыть одной. А мне страсть как хотелось предаться своим страданиям, просто чисто по-бабски повыть. И еще. Нужно попробовать разобраться в себе. Придумать что-то вместо образовавшейся пустоты. Ну, вроде никотиносодержащих пастилок от курения!
Я рассудила так. В офисе уже никого быть не должно. Ирка сегодня опять с кем-то встречается, Полина и вовсе редко засиживается по вечерам. Значит, буду одна-одинешенька. Но мне, уже в который раз за сегодняшний день, не суждено было предугадать события. Едва я вошла в наше крыло, сразу поняла – обломался мой мазохистский кайф! Из полуоткрытой двери офиса струился свет. Ирка?
Войдя, я с удивлением обнаружила, что никакая это не Ирка.
Полина сидела за своим рабочим столом и что-то писала. Заметив меня, она тоже пришла в сильнейшее замешательство. Лицо у нее было такое, как будто она, по меньшей мере, увидела Николая Второго.
Мы с минуту смотрели друг на друга. А потом она вдруг вскочила и кинулась мне навстречу:
– Прости меня, зайчонок! Я себя так глупо вела в последнее время!
Она повисла у меня на шее. И я поняла: еще немного – и разревусь. От всего скопом: от пережитого стресса, от неожиданности, от чувства облегчения. От того, что в нос ударил такой знакомый и такой забытый запах Полиных духов. Сладкий, кошмарно противный, но все равно родной…
