А свидание? Бедный Гарик! Скоро на встречи со мной он будет антистрессовые таблетки таскать! А Сева!.. Эка я с ним обмишурилась! Думала, обрадуется, а он вел себя со мной, как с тринадцатилетней школьницей. Умыл так умыл! Так глупо я себя еще ни разу не чувствовала. Благо еще контракт подписала – иначе совсем была бы беда»…
Только я так подумала, зазвонил телефон. Это оказалась Чижова.
– Оксанка! – сказала она. – С тумбой ничего не получится! Они ее уже продали! Я ничего не ответила. И даже почти не удивилась. Только рухнула на стул и глухо застонала.
В двенадцать часов ночи я подошла к холодильнику, налила себе водки и выпила. За то, что этот день наконец-то закончился.
И наплевать, что теперь я буду жить без толчка! Пусть это останется на совести мужчины по вызову, который уехал с моей квитанцией неизвестно куда.
Глава 16. Я отправляюсь на заслуженный отдых
Незаметно пролетела весна. Клонилось к закату несуразное московское лето.
Этот период для нашего центра промелькнул в режиме нон-стоп. Едва отгремели фанфары по Лихоборскому, как наклюнулись сразу два новых заказа.
Во-первых, прорезался человек с «Павелецкой», чья реклама по-прежнему не работала. А моя речь его, видимо, настолько вдохновила, что отныне он желал иметь дело исключительно с нами.
Во-вторых, Ирка, наконец, встретилась с Владой. И вслед за тем к нам обратилась фирма «Топливный газ», заказавшая на столь волнительную тематику презентационный боевичок.
Из Тюмени был срочно выписан гениальный режиссер Зиськин, который вместе со сценарием привез для Лихоборского новую тумбу.
С самим Всеволодом я столкнулась еще один только раз, на открытии выставки. Я в тот момент руководила тайным проносом «маркизы», которую привезли на монтаж, когда выставка уже шла полным ходом. Задача стояла стратегически важная – избежать от фирмы-заказчика неустойки. Поэтому, умудрившись полюбовно договориться с менеджерским составом, мы с Иркой рассеивали теперь внимание руководства. Точнее, этим занималась Ирка.
Собрав вокруг себя полукруг из начальников, она что-то вещала, оживленно размахивая руками. А я и монтажники в это время прокрадывались к стенду задворками. Мы двигались перебежками. Сначала я, потом – по моей отмашке – бригада, несущая стремянку и сам козырек.
Тут-то и появился Лихоборский. Причем непонятно откуда. Окатив меня равнодушным взглядом, спросил:
– Как дела, Оксана Александровна?
– Вашими молитвами, Всеволод Григорьевич…
Он усмехнулся и пошел себе дальше, не заметив отсутствие козырька. Только глянул как-то неодобрительно на шедевр от «Гуся нехрустального».
Так мы и облапошили бедного Севу, содрав с него полную стоимость. Деньги делили, исходя слюной от вожделения.
– Я, – говорила Ирка, – однозначно займусь собой. Давно хотела подкорректировать кое-что. Жирок на бедрах согнать, грудь подтянуть. А еще вылечу сустав. А то – как погоде меняться, так нога болит невозможно.
– А я, – мечтательно закрывала глаза Полина, – выучусь на права и куплю какую-нибудь подержанную машинку.
Я аж вбок накренилась:
– Ты? За рулем? Помилуй, Поленька, на дорогах и так пробки черт-те какие!
Поля укоризненно поцокала языком.
– Ну а ты? – спросила Ирка.
– Ну а я поеду мир познавать. И начну, пожалуй, с Испании….
Так в предпоследний день августа я и очутилась на борту самолета, следующего по маршруту «Москва – Барселона».
В иллюминаторе под крылом покачивалась белая, пуховая равнина. Чуть вдалеке облака были такими густыми и такими затейливыми, что временами напоминали фигурки животных. То слоник встанет на задние ноги, то вдруг промелькнет петушиная голова…
Я закрывала глаза и видела море. В самых разных его проявлениях. Пенный прибой, вползающий на влажный песок.
Ночь. Я бреду по кромке воды, а на черном горизонте один за другим зажигаются огоньки далеких судов… Жара. Я покачиваюсь на соленых волнах. Солнце печет – и моя кожа очень скоро становится шоколадной… Ах!..
Я просто мечтала вернуться в Москву бронзовой от загара. Мне казалось, что тогда я стану похожа на какую-нибудь цыганку. Причем не из тех, что пристают на вокзалах, а на гордую неприступную красавицу Эсмеральду. Трио – Гарик, Лихоборский и Толик – корчится в невообразимых страданиях: «И днем, и ночью лишь она передо мной. И не Мадонне я молюсь, а ей одной»… На самой душераздирающей ноте, когда горбун в виде Лихоборского уже подползал к моим ногам и начинал покрывать мыски пропыленных туфель жадными поцелуями, с соседнего кресла вдруг раздалось:
– Боже мой, как я боюсь самолетов!
Девушка, с самого начала полета казавшаяся мне несколько нездоровой, сидела теперь и вовсе бледная и легонько стукалась головой о спинку сиденья.
– Девушка! Да что же вы так переживаете? – сказала я. – Вот увидите – все будет нормально. Через пару часов приземлимся в Испании.
Она недоверчиво покосилась:
– Откуда вы знаете?
– Ну… – помялась я (говорить ей, что я не знаю, а только так думаю, было неэффективно), – …так в билете написано.
– Мало ли, – девушка качнула своей чернявой в завитушках головой, – мне вон в паспорте написали, что я – Пилотова. А на самом деле наша фамилия Глотовы.
– Бывает! – отозвалась я, а про себя уже окрестила свою странноватую спутницу Пилоткой. – Я – Оксана!
– Люба!
Мы пожали друг другу руки, и после этого я уже сама не рада была, что ввязалась в разговор. Люба-Пилотка рассказала мне историю всех своих родственников до седьмого колена. Говорила она быстро и нервно, практически тараторила. Поминутно покашливала и откидывала от щек распушенные кудри.
После пятой истории, в которой повествовалось о том, как папа Пилотки недавно отравился картофельным пюре и на важном заседании грохнулся в обморок, я поняла, что можно не слушать. Мои мысли плавно переключились на Гарика. Он был так неестественно оживлен, когда провожал в аэропорту. Наверное, Гарик на меня смертельно обижен. Он ждал целое лето, чтобы захватить меня с собой к горному озеру, а я взяла и, дотянув до последнего дня, сообщила ему об Испании.
Сама не пойму: чего мне не хватает! Гарик замечательный! Он еще ни разу не дал мне повода усомниться в моей исключительности. Без него я бы чувствовала себя одинокой, покинутой. Да, вообще, не знаю, что было бы без него! Уж во всяком случае, нужду я до сих пор справляла бы у Марьи Петровны. Но мое сердце не пело по утрам. Не пело! Даже тогда, когда мы с Гариком просыпались в одной постели. Такое случалось нечасто. Поскольку ни я, ни он не ставили целью объединиться в быту. Каждый жил сам по себе, и обоих это устраивало. Я разгребала досуг для Гарика с большой охотой. Он приносился на встречи со мной, пронизанный счастьем. Но снова и снова я ловила себя на мысли о том, что это всего лишь редкая разновидность дружбы…
