— Яйца? Не нуждаемся, сами кур держим!
— МЫ К КСЕНДЗУ! С женщиной, одержимой! Компьютерное снятие порчи!
В подтверждение я завожу глаза и слегка вываливаю язык. И тогда она нас внимательно осматривает.
— А не репортеры? А ну, куда попрятали свои аппараты! Шарик! Ату их, вр-р-р-р! Ату их! Нету его здеся! Зря пришли!
— О боже, мамаша, да успокойтесь вы! — Эмиль выворачивает наши карманы, что аж презерватив падает, дескать, нет у нас ничего. — А что до репортеров, то они у вас на дереве сидят.
— Ахти! — Она взяла старый закопченный чайник, полный дождевой воды, и запустила им в дерево исконно польское, в иву плакучую. Взяла тухлое яйцо — и туда же. Зашевелились.
— Ксендз в солярии! — скривилась старуха, и сильный нервный тик передернул ее лицо. Видно было, что модерновость ксендза была ей не по душе.
— Ничего, мы подождем.
Старуха смотрит с опаской, нет ли кого за нами, и, погрозив дереву кулаком, быстро впускает нас, закрывает дверь на все засовы, какие только были в рассылочном каталоге. А тут же рядом вход в джакузи, зал грязелечебницы, биологическое обновление. Там ожидает ксендза старый цыган в костюме и молодой с сумкой с надписью «Hugo Boss». Моего нет. Молодой осматривает свои пальцы, намертво склеенные грязью и чем-то желтым типа карамели. Старый листает разные журналы: «Воскресный Гость», «Мир SPA». В соседней комнате фиолетовый свет и монотонный шум, там ксендз загорает, напевая духоподъемные религиозные песни. В углу стоит пальма, и крест тоже к электричеству подключен. На стене кресты и святые образа. Крутобедрые загорелые телки в купальниках с выражением лица типа «я — конь, у меня большие зубы, которые уважаемая комиссия может у меня пересчитать и прикинуть мой возраст» рекламируют карнитин, креатин и «Олимп Глютарол 1000».
От солярия пахнет озоном, пахнет солнцем.
— Спокойно, — говорит мне Эмиль, — сейчас его преподобие зло из тебя изгонит, и ты будешь только моей тунайт
[73]
.
А я уже и так спокойная, потому что его таблетка начала действовать и очень приятно вдруг сделалось мне сидеть тут. И думаю я, какая же прекрасная страна Польша, вообще никуда не хочу отсюда ехать! Вот, пожалуйста, новые лампы, самые лучшие, стоишь как в душе, в вериткальной тубе, загораешь, где еще такое встретишь? Хочешь Америку? Получай Америку! Хочешь деревню? Получай опять Америку! Потому что деревня только на дворе простирается, Шарик кур гоняет, а внутри все склоняется к ментальной Америке, эти пальмы, солярии, женщины и мужики с зубами, а еще Христос, который выглядит как фото-модель: глаза голубые, на подбородке ямочка, мелированные волосы и искусственные зубы.
Напевая, выходит к нам его преподобие. На нем только черные очки, да узкий стан полотенчиком с надписью «Marlboro» обвит, плечевой пояс накачан, и улыбается белыми искусственными зубами, как тот тип, который продает в телемагазине на диване разную электробытовую хрень и тренажеры. Квадратная челюсть и голубые глаза, светлые волосы, весь депилированный и в наколках. На шее — крест, светящийся голубым светом.
— Бля… Да пребудет с вами со всеми бля… говоление Господа нашего Иисуса Христа. Как же радуюсь я, что сегодня на вечерней молитве было столько молодых, милых Богу мальчиков… (И девочек! И девочек, разумеется, и девочек!) А все-таки и мальчиков тоже. Молодых. Красивых. (И красивых девочек!) И все они прекрасно молились Духу Святому! Я очень люблю молодежь, и мальчиков (и девочек!). Особенно если она так предается молитве. Позвольте мальчикам приходить ко мне, сам Господь наш Иисус так сказал мальчикам (и девочк.!). Детям позвольте, то есть мальчикам (и девоч.). Святой Отец
[74]
уже старый был и умер. И теперь надо, чтобы за душу его и мальчики (и дев.) много молились Духу Святому. Я тоже умру, и тоже мальчики (и д.) будут молиться за меня Духу Святому. Я не поехал на конклав, но осенил крестным знамением на три стороны, а эти недобрые люди сказали мне, что я, дескать, не могу, что только архиепископ может. Но я посадил деревце на память. Потому что я умру, и мальчики (и д.) будут за меня молиться Духу Святому, а деревце останется в вертограде моем, потому что его специально из Африки привезли, так называемое Божье Деревце! Деревце Духа Святаго. И я хотел бы, чтобы в его ветвях играли и мальчики (и…).
Хозяйка с полотенцем на голове слушала эту благостную речь, благостным же голосом произнесенную, будто не ксендз это, а какая-то добрая бабулька. И вдруг процедила сквозь зубы: «Баста!», развернулась и вышла, да так дверью хлопнула, что чуть фрамуга не вылетела. От этого в ксендзе в мгновение ока произошла удивительная метаморфоза. Он помолодел, благостная улыбка сменилась презрительной ухмылкой бизнесмена-мафиозо, он достал мобильник самой новой модели, как бы очнулся и обратился к нам:
— Бля! В солярий? На исповедь? Простите, в солярии я уже был, очень уж угнетающе, депрессивно на меня действует циклон со Скандинавии.
Я — ксендз Марек,
со мной всё реально,
от кружев до дрелей,
заказал — получай,
проблемы тела,
проблемы духа,
только по-доброму,
а иначе никак!
Только культурно
и без спешки.
У нас только так:
заказал — получай! —
запел он не слишком в рифму и пошел танцевать что-то вроде краковяка. Солнцезащитные очки на лоб сдвинул.
— Если на исповедь, то нечего было беспокоиться. Я уже ввел интернет-исповедь по аське. Так что, если у вас есть I-phone, то автоматически есть у вас и исповедальня. Пожертвования принимаем и с карточек, ходим по рядам с картридером, вам только подтвердить код зеленой кнопкой. А что, мы, можно сказать, Север, почти что богатая Скандинавия, современность шагает семимильными шагами.
— Я одержимую женщину привел, — говорит Эмиль. Для подтверждения его слов я аккуратненько бросаюсь на пол, будто меня свалил приступ падучей. — А эти (он показал на цыган) не с нами. Наверняка дрели или котлеты будут вашему преподобию втюхивать.
— А, это ты, Эмилька, — узнал посетителя ксендз. — Сейчас, сейчас… — Подошел к шкафу, покопался, вытащил из него два полароидных снимка, где он был запечатлен, и показал нам. На одном маркером было написано большое ДО, на другом — ПОСЛЕ. На том, что «до», на фоне дивана-кровати был изображен практически голый ксендз Марек в одних только стрингах, демонстрирующий мускулы, но было видно, что пока что как бы «до». Ненакачанный, бледный, неэпелированный… На втором снимке — в тех же самых стрингах типа «пантера» и на фоне того же самого дивана-кровати, но уже как бы весь «после», с втянутым животом, с руками, сплетенными над головой, с выбритыми подмышками и осклабившийся в голливудской улыбке. — Я забросил эти снимки на свою страницу в «Одноклассниках» — и что вы думаете? Они не заметили разницы! — И принялся искать в I-phone соответствующую страницу www.
