— Твою мать! — ворвался голос в мой мир. — Леха, кончай давить этих придурков! Игорь, прыгай к ней.
Рядом рухнуло нечто большое. Волки. Пахнет кровью и волками. Напали. Меня выбросило из моего тайного укрытия, и неподготовленное сознание окунулось в неконтролируемый ужас реальности. Опасность.
Как поведет себя любое загнанное в угол животное? Атакует. Человек тоже животное, а я так особенно. И я атаковала. Кусалась, дралась, царапалась, вырывалась, брыкалась. Что бы удержать меня потребовалось бы как минимум три санитара с известной сноровкой.
— Мля, — простонал кто-то.
Меня ударили под дых, а потом я полетела вверх. От удивления сделала глубокий вдох, что секундой ранее казалось невозможным. Ощущения полета полностью переключило мои чувства. Мозг механически отметил, что лечу я благодаря мощному броску сильных рук.
А потом мое тело поймали другие руки. Знакомый запах, знакомое тепло, именно в него я вцепилась, как коала в ветку, всеми конечностями. Обвила ногами талию, руками обхватила шею, голову же опустила на грудь, и плевать на весь остальной мир.
Иррациональное чувство защищённости окутало меня, когда большая горячая рука опустилась на мой затылок. Тело сотрясали рыдания, воя в голос, я размазывала сопли со слезами на чьей-то горячей коже.
— Шшш, — большие руки с нежностью гладили растрепанные волосы.
— Хорт, у нее с крышей не все в порядке, она чуть не убила меня в той яме, — проворчал кто-то за моей спиной. — Чокнутая.
У меня словно красный занавес перед глазами опустили. Я не сумасшедшая, не сумасшедшая!
— Сам ты больной, — прошипела я, резко развернувшись в сильных руках, и ногтями полоснула говорящего по лицу. — Я не сумасшедшая.
— Вот су…, — прохрипел пострадавший от моего произвола, но почему-то вдруг заткнулся, побледнев лицом, и испуганно глядя поверх моей головы.
Возвращаюсь в исходное положение. Новая истерика поглотила с головой, но теперь я видела лицо человека, в чьих объятиях оказалась. Александр.
Да хоть сам Сатана, лишь бы в его руках было так же тепло и безопасно — подумала тогда я.
Последней моей ошибкой был именно тот момент. Я доверчиво прижалась к его горячей груди, так и не выпустив из своей мертвой хватки. Меня абсолютно не насторожил звук вырвавшийся из его горла, так похожий на звериный рык. Мало ли у кого какие недостатки, я вон например с головой не дружу.
Я же не знала, что этот псих все для себя решил именно тогда. В момент моей слабости.
— Ру, все хорошо. Маленькая, моя, — и он поцеловал меня в мокрые от слез веки. Я лишь поудобнее устроилась у него на руках, усиленно сопя в его шею. Хорошо, тепло, безопасно. Сейчас я не была готова расстаться с теплом и силой этого человека, доверчиво к нему прижимаясь, все крепче и крепче его обнимала.
Меня как-то не заботило то, что сорочка давно изодрана в клочья, что из одежды на мне лишь трусики, что на моем теле засохли куски грязи, что кровоподтеки и порезы с царапинами так же благопристойности не добавляют.
Единственное, что раздражало — это стойкий запах крови. Поддавшись любопытству, я все же высунула голову из своего надежного убежища и попыталась рассмотреть окружающую среду. К несчастью мне это удалось. Вокруг нас были разбросаны изломанные и окровавленные тела волков.
— Не смотри! — рыкнул Саша.
А я все же повернулась чуть в сторону. Там я увидела другого Сашиного товарища. Да, я помню. Давно, на речке, был Саша и два его наглых друга. Один сказал, что я сошла с ума. Второй сейчас идет к нам, рот и грудь у него были в чем-то темном. Оно стекало по подбородку, капая на густую поросль на груди. От него пахнет кровью даже на расстоянии. А волки мертвы. У мужчин нет оружия, они вообще полуголые, на них только свободного покроя штаны. А волки мертвы. И парень этот в крови.
— Твою мать, что с ней?! — воскликнул кто-то.
А я улыбалась. Смеяться просто не было сил.
Очнулась я с жуткой головной болью. Помимо многострадальной головушки болело все тело. Первое время я даже глаза боялась открывать, но острый слух уловил голоса, а природное любопытство, проснувшись вдруг, решило поиграть в мазохиста.
Повернувшись на бок, упала с кровати, приземлиться умудрилась мягко, и даже вскрикнуть от боли не успела. А боль была, скажу я вам. Вместе со мной рухнуло одеяло, внимательно его осмотрев, замерла в удивлении. Это же мое любимое лоскутное одеяло, то самое, что сшила для меня баба Клава на новый год. Я дома. Огляделась. В комнате было довольное темно, но чуть поодаль сквозь шторы в спальню проникал электрический свет. На дрожащих от бессилия руках и ногах, я подползла к косяку, стараясь не издавать звуков вовсе. Вставать на ноги не решилась, ибо болели они адски.
— Как она вообще оказалась в волчьей яме? — цедил сквозь зубы Александр. По его тону можно было понять, что он жутко недоволен и очень раздражен.
Да здравствуют деревенские дома, где вместо дверей шторы! Видимость хоть и страдает, зато все недостатки покрывает слышимость.
Александр сидел на табурете посреди кухни бабы Клавы. Сама хозяйка восседала у стола, волосы растрёпаны, руки нервно мнут платок на коленях, мне даже стыдно стало, заставила же я ее поволноваться. Кажется, и седин прибавилось.
— Она особенная девочка, — уклончиво отвечала баба Клава.
— Я задал достаточно простой вопрос, — его тон похолодел на несколько градусов. Даже меня проняло.
Видя поникшие плечи хозяйки дома, я заволновалась. Между прочим, это медицинская тайна! И Клавдия Семеновна не имеет права ее разглашать, как врач! Да, баба Клава в молодости своей была заведующей психиатрическим отделением одной закрытой больницы. Что-то у нее случилось в жизни, и она бросила карьеру, городскую квартиру и переселилась в деревню. Правда, с тех пор минуло много лет, но не просто же так меня дядя к ней на все лето сплавлял. И пусть ни Клавдия Семеновна, ни дядя, моей персоне ничего не сообщали, это не помешало мне навести справки всеми доступными способами. Поводом стал очередной тест, подсунутый якобы как развлекательная игра. Как будто я в тестах ничего не смыслю, столько уже на них налюбовалась.
И тут я наблюдаю картину маслом, мой спаситель, вернулся в свое прежнее хамское состояние и напирает на мою бабу Клаву! А та под давлением чужого мужика начала сдавать позиции. Самое печальное заключалось в том, что позиции были как раз мои. Промолчать мне не позволила гордость. Она же заставила меня встать на и без того израненные ноги.
— Я страдаю лунатизмом, — шатаясь и дрожа от усилия, все же сделала шаг. И еще один, а потом меня схватили сильные руки, и усадили на колени.
Быстро. Я даже опомниться не успела.
— Кто разрешал тебе вставать? — сердито спрашивает он, но удивленным не выглядит.
— Кто разрешал тебе меня трогать? — не менее сердито вопрошаю я.
