— Да, да, я помню. Простите, что по-простому, вечно забываю этот церковнославянский.
— Грех не помнить языка Родовичей…
— Угу. Виноват. Исправлюсь. Нам надо поговорить.
— Обнять тебя рад буду! Бутылку беленькой захвати и заходи, уважь старика.
— С бутылкой я уже заходил.
— Так то когда-а было-то…
— Вчера, — напомнил я, но, не желая обижать начальство, не стал развивать тему постпенсионного алкоголизма. — Я забегу на днях, обещаю. А сейчас звоню, чтобы просто поделиться информацией. Вы в курсе, что в городе появились волки Фенрира?
Вот теперь Капитан мгновенно отставил нарочито шутливый тон старого брюзги царственного чина и внимательнейшим образом выслушал всё, что касается этих мифических тварей. Его удивление было неподдельным. Белый Комитет считает, что вполне способен контролировать численность нечисти на подчинённых ему территориях, а любой внеплановый скачок магической активности всё равно так или иначе отражается на экранах высокочувствительных радаров. Волков, кусающих луну, не заметил никто. Никто!
— Уверен, что это были именно Сколл и Хати?
— Я не спрашивал их имён, если вы об этом. Во всём прочем да, уверен.
— Взяли они в добычу кого? — уточнил он.
— При нас нет. Мы с Хельгой и её подружкой просто загнали их обратно под землю.
— Молот Тора?!
— Обычный дихлофос, — улыбнулся я.
Молот надёжно спрятан, и думаю, даже Капитан не знает где. Собственно, управлять им может лишь сам бог или тот, у кого в жилах течёт кровь бога. Дяде Эдику я его не даю, а у меня самого в крови нет никакого божественного начала. Я обычный смертный…
— И ещё. Вы помните граничара по имени Фрол? Он вышел из учебки на год раньше меня и вроде бы какое-то время успешно служил на западе Граней.
— Помню. — Похоже, мой шеф сплюнул. — Ренегат, бросил свой участок и бежал с награбленным у купцов золотом. Зачем он тебе?
— Мы недавно встретились. Дважды. И в первый раз при очень неприятных обстоятельствах…
— Подробности, Ставр. Этого мерзавца ищут власти трёх стран, Комитет объявил награду за его голову.
— Охотно верю. И думаю, он стоит этих денег.
Я так же честно, ничего не скрывая, рассказал, как мы встретились с ним в ресторане «Мельница», как он пытался стрелять в Дану, как мы обезоружили его и чем всё закончилось.
Потом о вчерашнем разговоре у подъезда, о его новой работе, а ещё о том, как я его вырубил, но последнее слово «долги погашены» всё равно осталось за ним. Разумеется, я понимаю, что ничего хорошего в этом нет, но раз уж я вляпался в эту коровью лепёшку по самые подмышки, так мне жутко хотелось бы знать, кто в нашем тихом городе способен заказать настоящую дампир?
Не главу клана Красной Луны, но всё равно вполне себе авторитетную особу. Это ведь не бабская ревность («А чего она у меня олигарха отбивает!») и не отстрел конкурентов (нечисть в этих случаях не нанимает людей), тогда кто или что?
— Мне нужно подумать, Ставр, — после продолжительного молчания определились на том конце трубки. — Не буду ничего обещать, врать и успокаивать тоже не буду. Нутром чую, что всё одно вокруг твоей Хельги вертится. Говорил же, просил, дай ей шанс, пусть сама придёт в Комитет, напишет заявление и попросит защиты!
— Всё понятно.
— Что тебе понятно?! Понятно ему… Из дома не выходи! Дочь при себе держи! Вечером перезвоню сам, как что узнаю.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил я, завершая разговор.
Ну, собственно, вот и всё. А что, я ожидал чего-то сверхъестественного? Типа волки уже в клетке и, назвавшись Марвинами, едут на показательное умерщвление в датский зоопарк, а бывший граничар Фрол, ныне киллер, арестован ещё час назад и получит на всю катушку лет эдак плюс бесконечность? Угу, у меня жизнь и без того полна фантастики, чтобы в неё ещё и верить…
— Па, ты закончил доклад? — В дверь осторожно поскреблась Хельга.
Я сунул телефон в карман и вышел к ней.
— Мы там чай собираемся пить, все трое. Присоединяйся! Чё ты здесь один, такой брошенный…
Действительно. Чего это, собственно, я один? У меня целая семья: Эд, Хельга, да ещё и домашнее животное, редкое, в виде настоящего белого карлика. Это вам не какая-нибудь чихуахуа под мышкой, это цверг! Качество, раритет, «индивидуальный пошив», второго такого нет. Всё, заболтался, пошли пить чай…
Должен признать, что если бы нас увидел кто-то со стороны, то мог бы подумать, что попал, как Алиса, в кроличью нору.
Итак, представьте — картина маслом. (Ну или гуашью, акрилом, пастелью, акварелью, да хоть чёрно-белая гравюра в стиле Бенуа, кому как понравится.) На кухонном столе стоят чашки, блюдца, порезанный кекс с изюмом и полкоробки конфет. За столом церемонно пьют чай один человек (я), один цверг (Десигуаль), один бог (дядя Эдик) и одна полубогиня (Хельга), все улыбаются, не повышают голоса, не дерутся из-за конфет и всё время говорят друг другу всякие любезности…
— Кстати о детях, — совершенно некстати ни с того ни с сего завёл пластинку Эд. — Сижу я перед телевизором, слушаю детские песенки. Вроде бы детские, но! «Голубой вагон», оцените…
Если вы обидели кого-то зря-а…
Я поморщился, потому что знал, куда он клонит.
— Календарь закроет этот лист, — продолжил северный бог и сделал многозначительную паузу. — Закроет этот лист!
Трям-пам-пам, тирьям, друзья! Эй, прибавь-ка ходу, машинист!
Мы слегка поаплодировали, хотя пел дядя Эдик фальшивенько.
Он поклонился и снова продолжил:
— И как мне учить нормальному поведению невинного ребёнка, если ему вбивают из телевизора голосами любимых героев: если ты зазря кого-то обидел, то это фигня! Календарь закроет этот лист, и нет проблем, не надо извиняться, продолжай обижать всех и дальше! Плюнь на обиженных тобой, потому что мы, друзья, спешим навстречу новым приключениям…
— О, это вы ещё не читали колыбельные подземных цвергов, — многозначительно ухмыльнулся карлик, деликатно отложил двумя пальцами половину конфетки на фантик и, постучав себя в грудь для голоса, басовито пропел:
Волны фьордов воют хором,
Выше мутный вал!
Чёрный Гарм стал за забором,
Зол его оскал!
Пусть он съест тебя без боя,
Я же грог допью.
Без детей вообще спокойней,
Баюшки-баю…
…Мы замерли в неслабом ошизении.
— Я потом неделю не спал, представляя, как меня едят! — артистично поклонился Десигуаль.
— Знакомая мелодия, — вежливо похлопав в ладоши, чуть задумалась моя дочь.
— Лермонтов, «Казачья колыбельная», — весомо поддакнул я, но, глянув на поникшего карлика, примиряюще добавил: — Хотя если исходить из исторических реалий, то песни цвергов пелись задолго до Михаила Юрьевича. А ему, как потомку шотландских Лермонтов, эти напевы вполне могли быть переданы генетически, как память предков.
