— На копытах бегать удобнее. Но неприлично!
— Неприлично, — согласился я. — Удобство или приличие — быть или не быть?
Сэр Рокгаллер произнес с достоинством:
— Человека с копытами, даже будь он лордом, вряд ли приняли бы в высшем свете.
— Ни за что, — твердо отрезал Альбрехт, даже слишком твердо. — А что насчет коленками вперед, ваше величество?
— У всех копытных, — напомнил я, — ноги коленями назад. Как у кузнечиков. А у этого коленками вперед! О чем это говорит?
Все задумались, наконец быстроумный сэр Рокгаллер просиял лицом и произнес ликующе:
— О том, что у него коленками вперед?
— Верно, — подтвердил я. — Вы просто великолепны, сэр Рокгаллер. Похоже, они все-таки хищные, но так как давно слезли с деревьев, то за это время лучше нас приспособились бегать по равнинам. По твердой земле, имею в виду. На ладонях бегать неудобно, потому задние ладони… их еще можно назвать нижними, постепенно омозолились, затвердели и превратились в копыта. Думаю, для этого хватило всего два-три десятка миллионов лет. На столько примерно они старше нас… Что в свою очередь ставит вопросы… а кто из нас это любит?
Альбрехт подтвердил подчеркнуто льстиво:
— Ваше величество само любит ставить вопросы перед верными и преданными ему подданными.
— А отвечать, — добавил сэр Робер, — требует громко и четко, глядя нам в глаза прямо и правдиво! Не так ли?
— Истинная правда, — подтвердил Альбрехт с готовностью. — Его королевское величество является нашим королевским величеством, потому и.
Сэр Рокгаллер покосился на алхимиков.
— А мы спросим вот у них. Мы же лорды, а не отвечатели!.. Мы сами вопрошаем. Ваше величество, если эти настолько старше нас, то мы к ним со всем почтением… древность рода, думаю, вещь неоспоримая! Но потом, когда перебьем и зароем с воинскими почестями, сразу турнир в их честь?
— Мудро, — согласился я. — И пир. В их честь. Как знатных и достойных противников.
Тамплиер проворчал вроде бы негромко, но это было так, словно мощно прогремел гром в приближающихся тучах:
— Они вели себя недостойно в отношении простолюдинов! Потому, несмотря на их знатность и величие рода, я буду относиться к ним как к преступникам знатного происхождения. Которых нужно вешать только на шелковой веревке, а если рубить голову, то не топором, а мечом.
Альбрехт пробормотал в наступившей тишине:
— Можно избегать этих сложностей. Просто не брать в плен. Думаю, теперь в этом нет такой острой необходимости?
— Одного-двух надо, — возразил я. — Желательно из самых знатных.
— Для выкупа?
— Выкуп пришлось бы ждать долго, — напомнил я. — Но получить дополнительные сведения об их народе…
Сэр Рокгаллер оживился, потер руки.
— Можно, к примеру, потребовать у них дочь императора нашему монарху в жены!..
Альбрехт сказал очень серьезно:
— А что, династический брак укрепляет…
Сигизмунд смотрел на них ошалелыми глазами, наконец проговорил робко:
— Но… у нее будут копыта?
— И что? — спросил Альбрехт бодро. — Под длинным платьем не видно! У царицы Савской тоже были копыта, но мудрый Соломон взял ее в жены, соединив таким образом два могучих королевства в одно!..
Тамплиер хмурился, а Сигизмунд сказал еще жалобнее:
— Может, он не знал про копыта?
— Как не знал? — изумился Альбрехт. — Он специально велел сделать стеклянный пол. Царица Савская вошла в зал, решила, что там вода, и приподняла подол, открыв ноги… И что? Интересы государства выше копыт! Намного, как говорит наш великой король, выше. А он знает, что говорит. Почти всегда!
Я прислушался, голоса все равно невеселые, лорды шутят натужно, стараются поддержать друг друга, но все в сильнейшей растерянности, смотрят с надеждой, а что я могу, кроме как поумничать насчет того, как это бывает у пчелок?
— Карл-Антон, — сказал я в нетерпении, — делайте вскрытие. Не знаете как?.. Эх, какой же вы алхимик… Лорды, прошу покинуть барак. За дверью продолжите обсуждать варианты моей женитьбы на козлоногой. Самые интересные предоставите моему высокому вниманию. Самых остроумных отмечу… так отмечу!
Закрыв за ними двери, я повернулся к магу. Он спохватился, вытащил короткий острый нож.
— Начинайте от горла, — посоветовал я. — И до паха. В чем дело? Никогда не разделывали оленя?.. Почти никакой разницы! Человек — тот же олень, только рога не всегда заметны.
Он бледно улыбнулся.
— Ваше величество, вам хорошо так говорить… Это вы убивали и разделывали сотни врагов, а я и курицы еще не зарезал.
— Курицу и я не трону, — сказал я, — разве что придется, а вот человека убивать и резать надо! Во имя прогресса, а также просвещенного гуманизма. Во имя простого нельзя, а во имя просвещенного — можно. Просвещенность оправдывает все. Ну?
Он вздохнул, один из магов бережно взял у него нож и, всадив острие в горло трупа, с силой потянул погруженное почти по рукоять по направлению к животу.
Плоть раскрывается с треском, с огромной неохотой, лицо алхимика покраснело, затем побагровело, а мышцы на руке вздулись.
— Все норм, — подбодрил я. — Режь! Они крепче нас. Там жилы потолще.
Маг кивнул, не отводя взгляда от ножа. Стальное лезвие, вскрыв горло, пошло с жутковатым треском вспарывать грудную клетку. Треск сменился влажным хрустом, оранжевая кровь не выплескивается, чуть-чуть выступила из глубокого разреза и тут же начала схватывать края, словно цепким клеем, на глазах превращаясь в пока еще рыхлую плоть.
— Живуч, — проговорил Карл-Антон дрожащим голосом. — Уже дохлый, а тело все еще борется.
— Это головной мозг мертв, — уточнил я, — но спинной об этом еще не знает. Или работает сам по себе, добился автономии от центра. Или федерализации.
— У всех свои обязанности?
— Да, — согласился я. — Хотя, конечно, это головной добился автономии, он все-таки моложе.
Карл-Антон спросил с сомнением:
— Вы и это знаете?
— Во многих знаниях много горя, — ответил я цитатой из Священного Писания. — Вы же видите, какой я грустный?..
Маг с усилием распорол чужака до паха, уже багровый и взмокший, вытер локтем лоб.
— У меня нож из лучшей стали, — пожаловался он. — Даже дерево режет как масло! А тут…
— Так и должно, — успокоил я. — Это особый противник. Разверни чуть в стороны… Что там у него, не два сердца?..
Он всмотрелся, покачал головой.
— Честно говоря, ваше величество, я не знаю… какое оно.
— Ясно, — сказал я. — Сервет еще не родился.
