Он взглянул пытливо.
— Странно, что о них слышал ты.
— Даже видел, — признался я. — До сих пор мороз по шкуре!.. Кто они такие? Я много странствовал, но попались только раз. Может быть, они лазутчики Звезды Антихриста?
Он ответил с тяжелым вздохом:
— Боюсь, сын мой, Антихрист не нуждается в лазутчиках.
Я тоже вздохнул, перекрестился, он взглянул на меня кротко и вместе с тем пытливо.
— Вы знаете, — проговорил я с неловкостью, — что мне хотелось спросить. Ведь знаете?
— Вряд ли они появятся, — ответил он. — Они… другие. Из некоего королевства или графства, не знаю, куда вход незрим, и для нас его нет. Погибнут ли? Тоже не знаю. Потому уповай только на себя и Господа.
— Может, — сказал я, — на Господа и себя?
Он покачал головой.
— Нет, на себя и Господа. Ты все правильно понял, сын мой, зачем спрашиваешь?
— Да всегда приятно слышать мудрые слова, — сказал я чуточку подхалимски.
— И втайне ликовать, — сказал он понимающе, — когда совпадают с твоими мыслями?.. Ты поступаешь верно, сын мой. Дивлюсь со скорбью, сколько в твоей душе правильной жестокости и как долго небесный суд будет спорить, разбирая твои решения… Но сейчас иди и действуй!
Я поцеловал ему руку, поклонился и пошел в свой шатер. В самом деле, не интеллигент же, что все умничает и которому все не так.
Часовой молча поднял полог для Карла-Антона. Старший алхимик без шляпы, волосы растрепаны, на щеке длинная кровавая царапина, которую сам явно не заметил, а то бы убрал одним взмахом брови.
Его пошатывало, он ухватился за шест и посмотрел на меня почти безумными глазами.
— Карл-Антон? — спросил я.
Он прошептал в сильнейшей тоске и отчаянии:
— Ничего!.. Сэр Ричард, ни-че-го!.. Я перепробовал все!..
— И магию? — спросил я.
Он вскрикнул в озлоблении:
— А что же еще я могу?
— Ну да, — пробормотал я, — ну да, еще бы… Скажу в утешение, в прошлую ночь церковники полегли почти все. Тоже очень надеялись на молитвы святости. В лагере осталось всего трое. Самых старых.
Он посмотрел с укором.
— Почему должен утешаться? Это же союзники!.. Выход из портала удерживали вместе. Двойной удар молитв и магии оказывался вдесятеро сильнее, чем поодиночке!..
— Жаль, — сказал я трезво, — сейчас союз церкви и магии не поможет. Ни местная магия, ни наши молитвы не рассчитаны на инозвездные технологии. Ну, скажем для доступности, там абсолютная защита против любых видов магии. А вот камешком поцарапать можно.
Он покачал головой.
— Ничем не поцарапать. Уже пробовали.
— Теоретически поцарапать, — уточнил я. — Надо искать, чем можно в реале. Плохо то, что мы в цейтноте… Сейчас я с отрядом снова побываю у Маркуса, вдруг что увижу новое или то, чего не заметили раньше, а вы продолжайте искать способы. И не спешите их сразу же проверять в действии, сперва доложите мне!.. Священники тоже не посоветовались, дескать, что паладин понимает.
Он сказал послушно:
— Да, конечно… А что надеетесь узнать?
— Не знаю, — ответил я сердито. — Но буду искать тоже. Я там, вы здесь. Кооперация на марше!
…Бобик снова далеко впереди, чувствует, когда можно, я как уверился, что сейчас под жарким солнцем чужаки не выйдут, хотя эта уверенность основана на очень зыбких фактах, ведь могут же надеть солнцезащитные очки?
И все-таки отпустил этого веселого кабана резвиться и прыгать, а мы с Боудеррией пустили коней позади. Она больше посматривает по сторонам, бдит, а я с бессильной злостью смотрел на этот слиток красной сверкающей стали. И хотя это не слиток, но все равно слиток по ощущениям, к тому же наверняка не сталь, но что делать, если ничего прочнее стали не знаю?
Может быть, этот чудовищно огромный Маркус нечто вроде космической коровы, что и бодаться не умеет!.. Хотя вообще-то корова умеет. Да и Маркус умеет, он же как-то разрушает потом земную кору.
Возможно, это создание из темной материи? И движимо темной энергией, а это такие физические законы, что вообще непостижимы для человеческого ума?
Группа лордов на конях под роскошными попонами и с султанчиками над конскими лбами держится от нас в десятке ярдов позади. Не знаю, деликатность ли причиной, могут же с какой-то дури считать Боудеррию дамой, или же просто знают, что не люблю шумные свиты, и без них все равно король, а пора уже, как говорит Альбрехт, набросить на свои плечи мантию императора.
Боудеррия швырнула как можно дальше бревнышко, поморщилась, едва не вывихнув плечо в удалом замахе.
— Он когда-нибудь устает?..
— Зато теперь в тебя влюблен, — сказал я.
— Но предан тебе, — уточнила она. — Как и я, кстати. Можно сказать, мы оба.
— Но он предан больше, — определил я. — Как прекрасен этот мир, который создал Господь, верно? И какая несправедливость, что все может исчезнуть.
Она вздохнула, я посмотрел с глубоким сочувствием на ее потемневшее лицо.
— В такой ясный солнечный день, — проговорила она в некотором горестном недоумении, — трудно поверить даже в какие-то даже мелкие неприятности!
— А в гибель человечества?
Она покачала головой.
— Умом понимаю, что это вот-вот случится, но какую ж надежду нам вложил Господь! Понимаем одно, верим в другое.
Бобик то ли догадался, что уже замучил Боудеррию, то ли захотел обновить навыки других лордов в метании на дальность, но понесся к ним, держа длинное бревнышко в пасти посредине так, что собьет с ног по два всадника вместе с конями с каждой стороны.
Плотно сбитая группа моментально рассеялась. Альбрехт и Норберт догнали нас, Альберт сказал с ходу:
— Ваше величество, какие-то слабые стороны уже отыскали?
Я ответил задумчиво:
— Мне показалось, глаза у них… великоваты.
Они переглянулись с Норбертом, Альбрехт проговорил с недоумением:
— Это все заметили, прости, Господи, их души и прими с миром.
— Если гляделки великоваты, — сказал я, — это значит, в тех местах, откуда они прибыли… нет, откуда родом, там недостаточно света. Солнечного света!
Он переспросил:
— Это что же… в пещерах живут?
— Не знаю, — ответил я. — А вдруг у них вообще нет солнца?
Он не округлил глаза, как сделал бы любой другой, поинтересовался скептически:
— Как это?
— Только луна, — объяснил я. — Конечно, она у них солнце, но все равно луна, хоть и солнце.
Он смолчал, зато Норберт спросил с недоверием:
