Джек пробормотал за моей спиной:
— Ну да, а то вдруг и он там у них был паладином.
Я тупо смотрел на труп некоторое время, привыкая к новой реальности и все никак не в состоянии заставить себя к ней привыкнуть. Годами и десятилетиями вбивалась мысль, что если и встретим когда-то похожих на себя, в смысле, разумных, то это будут либо млекопитающие, либо пресмыкающиеся, некие благородные и величественные ящеры.
Ящеры даже котировались лучше, все-таки на ступеньку ниже по биологии, приятно чувствовать себя выше на порядок даже в таком вот аспекте.
Еще представлялись инопланетяне в виде разумных насекомых, рыб, осьминогов и прочего, что, однако, все равно ниже человека по биологии.
Но вот впервые человек столкнулся с тем, что выше его не по технологиям, о них разговор отдельный, а именно по уровню биологической эволюции.
Филигоны к человеку относятся так, как человек даже не к обезьянам, а к своим более давним предкам, пресмыкающимся. Ящерам.
Видимо, от того времени, когда они были людьми, прошло несколько миллионов лет, и неторопливая эволюция неспешно подняла то существо, что занимало там высшую ступеньку в классе млекопитающих, на следующую ступеньку, создав новый биологический вид. Класс филигонов.
Солдаты освободили его от веревок и переложили на стол. Карл-Антон и несколько магов обступили со всех сторон, один взял в руки острый нож.
— Очень осторожно, — предупредил я. — Ничего не повреди! Мне нужно знать, такие же у него сердце, печень, желудок, как у предыдущего. В смысле, есть у них стазы или нет? Это здорово бы помогло. И вообще… Остальное посмотрю сам.
Когда я вышел, к бараку уже спешили Альбрехт, Норберт, Тамплиер с Сигизмундом, другие рыцари.
Альбрехт спросил с ходу:
— Он так ничего полезного и не сказал?
— Не сказал, — признался я. — Однако все же сказал…
— Ваше величество?
Я пояснил:
— Иногда человек говорит, сам не зная, что уже говорит и рассказывает. Еще откровеннее говорит с нами, например, собака. Когда он отвечал, я внимательно следил за ним. Не только, что говорит, но и как говорит, как держится, двигается, пытается жестикулировать, как гримасничает…
— И что удалось узнать?
— Странное ощущение, — признался я. — Как будто они вообще не умеют лгать.
Он отшатнулся, посмотрел с недоверием.
— Он отвечал на вопросы? Все рассказал? Во всем признался?
Я покачал головой.
— Нет. Но и не врал. А это очень странно. Человеческая культура без вранья просто немыслима. Люди не стали бы людьми, если бы не врали и не притворялись. Без этого пещерные люди не сумели бы жить обществом, если б не смиряли свой дикий нрав и не прикидывались белыми и пушистыми. А кто не прикидывался, тех изгоняли. Понятно, что одиночки обычно вне стаи гибли сразу.
— Ваше величество, — сказал он осторожно, я понял, что он ничего не понял и хочет вернуть мои рассуждения к пленному филигону. — Если он не умеет притворяться, то все рассказал?
— Он не рассказал то, что нам нужно, — пояснил я. — А нужно, как понимаете, граф, уничтожить их всех. Но кое-что стало понятнее. Не совсем, а как бы слизняк в тумане. Пойдемте ко мне, поговорим, что будем делать с учетом полученных ценных данных.
За спиной кто-то сказал кому-то тихонько:
— Никогда не сдается!..
— Думаешь, — ответили ему тоже шепотом, — провал?
— А что еще? Пленник умер, так ничего не сказав!
— Наш король такой, что и мертвого допросит…
Я почти не прислушивался к разговорам шепотом за спиной, уверены, что не слышу, а сам думал, что вот память у меня, как у большого стада слонов, все помню, но сейчас сколько ни перебираю все слова, подслушанные тогда у филигонов, что гнали пленников, и те, что сказал узник, сколько ни вертел их так и эдак, уже череп трещит от усилий понять то, что стоит за языком, но пока даже на мой непридирчивый взгляд речь филигонов звучит просто, даже упрощенно, словно слушал разговор грузчиков.
Правда, язык богат, для одного и того же значения такое великое множество синонимов, что ошалел, однако все равно это одна плоскость, обычное общение на самом простом уровне, в то время как у нас даже грузчики то помянут Господа, хоть и с матюками, то скажут о продажных душах управляющих, то умно заметят, что все налоги взять бы да отменить, а накопленное богатство отнять и поделить…
В речах филигонов не было упоминаний о душе, Боге, управлении королевствами и чем-то еще сложным, а только самые простые их действия, так что я заподозрил, что на Маркусе прибыли самые тупые, каких обычно набирают в надсмотрщики тюрем и каменоломен.
Однако все равно не сходится. Наши надсмотрщики так же свободно говорят о Боге, душе, как и о бабах. И часто. Вообще, как мне показалось, речь филиго-нов звучит несколько узкоспециально. Да какое там несколько…
Снова всплыло подозрение, что филигоны… не что иное, как животные. Очень продвинутые. Это звучит нелепо, но все же рискну предположить, я вообще человек рисковый, что филигоны в самом деле произошли от человека.
Скажем, от питекантропа. Или даже кроманьонца. Но так уж получилось, что метеорит не попал никому в голову и не случилась та самая редкостная мутация, что дала такой странный выверт, как разум. А питекантропы так и жили десятки миллионов лет, пока не эволюционировали в филигонов.
А речь… что речь? Она была не только у питекантропов, хотя дураки считают, что только речь отличает человека от животного. Вон даже самые лучшие и верные наши друзья, что подражают нам во всем, не могут выговорить ни слова, гортань устроена иначе, однако же на самом деле переговариваются все существа на свете: от самых мелких насекомых до волков и дельфинов, у которых насчитали сотни слов и значений.
Так что зря я дрогнул, наличие речи ничего не говорит. Эти филигоны по-прежнему неразумны, хотя речь у них уже имеется, очень примитивная, вряд ли намного богаче, чем у наших собак, к их речи мы, вообще-то, никогда не прислушивались, предпочитая, чтобы это они прислушивались к нам.
И все, что пленный филигон сказал мне, мог бы овце сказать волк, попавшись в капкан. Освободи его и смирись, когда он возжелает перехватить ей горло острыми клыками.
Часовой у шатра откинул полог и придержал, выказывая манеры, пока я входил вовнутрь. За мной втянулись мои лорды, военачальники, лишь Тамплиер и Сигизмунд остановились у входа, но переступить порог не решились, не по рангу, но пропустили Карла-Антона, что тут же примостился в дальнем углу на сундуке.
— Садитесь, — велел я. — Можете не по старшинству, оставим это для дворцового этикета.
Притихшие, чувствуя серьезность момента, рассаживались степенно, молча, не отрывая от меня пытливых взглядов. Я сосредоточился, быстро создал три кувшина с вином и небрежным толчком послал их на середину стола.
