Он сказал нерешительно:
— Но факелы ослепят и нас…
— Знаю, — ответил я, — потому и отверг их сразу, хотя была такая мысля в первую же ночь, была!.. Дурак, почему тогда сразу не? Да, факелы и нам помешают.
Норберт сказал мрачно:
— Освещенных бей в ночи на выбор. И не поймем, откуда стрела прилетела…
— Нас факелы ослепят, — согласился я, — чуть-чуть, а вот для филигонов это будет как удар дубиной в морду. Или по морде.
Альбрехт, привычно реагируя быстрее всех, сказал с подъемом:
— Филигон, даже когда отвернет морду от факела, все равно ему будет слишком слепяще. Ваше величество, это может сработать. Если у филигонов ничего другого нет в запасе.
— Уже бы применили, — сказал я, но без особой уверенности. — Все-таки это животные, сэр Альбрехт. Они могут быть как угодно сильны и умелы, но… в рамках!
Норберт подумал, проговорил задумчиво:
— Чужаки не выходят днем, а ночью они всесильны. Следовательно, нужно уметь драться ночью…
Лорд Робер прервал:
— Ваше величество, но печальный опыт…
— Любезный лорд, — сказал я резко, — потрудитесь выслушать своего сюзерена! Барон Дарабос продолжил мою мысль, что нужно суметь драться на своих условиях. Если они избегают яркого света, то нам нужен яркий свет!.. Начинайте изготавливать надежные смоляные факелы, что не погаснут от ветра или неосторожного взмаха. И побольше их, чтобы всегда был запас. Да, понимаю, с факелами в руках мы еще не сражались. Что ж, придется научиться.
Альбрехт сказал жестко:
— Хотя бы попробуем.
Норберт вставил:
— Хорошая идея, ваше величество! Додумались бы раньше…
Я буркнул:
— Мы привыкли, что на ночь прекращаются любые сражения. Это настолько понятное и освященное веками правило, что как-то в голову не придет… В худшем случае наши силы с филигонами сравняются. Нам при свете факелов будет видно лучше, им — хуже.
Их лица посветлели, смотрят с надеждой, барон Келляве сказал быстро:
— Это может сработать!.. Я сейчас же распоряжусь…
Я кивнул, он поклонился и тут же исчез, остальные придвинулись ближе.
— Как только будут готовы факелы, — сказал я, — мы проведем пробный бой.
— А если получится? — поинтересовался Альбрехт.
— Спешно начнем закреплять успех, — объяснил я, — пока филигоны не опомнились.
— И не придумали, как защититься, — добавил льстиво сэр Рокгаллер. — Ваше величество, мы счастливы, что борьбу с этим врагом возглавляете вы. Я сейчас же пойду седлать коня.
— Разве вам седлает не Вильям?
— Погиб, — ответил Рокгаллер коротко. — А другого оруженосца брать пока не хочу.
Я кивнул, сказать нечего, к оруженосцам привязываемся больше, чем к собственным детям, и скорбь Рокгаллера понятна и объяснима.
Он быстро ушел, я оглядел остальных, стараясь выглядеть сильным и решительным.
— Этой же ночью!..
Хотя чего это я разумничался, что вот мы молодцы, а на планете с филигонами эволюция поперла по неправильной дороге? Возможно, у них как раз шло все правильно, а еще через миллион лет разум появился бы либо у самих филигонов, либо у тех, в кого они бы эволюционировали. Вот это был бы разум, вот это уровень…
Это у нас, людей, произошло то редчайшее изменение в одном-единственном гене, что и привело к появлению разума. Редчайшее. И не зависящее от того, каков вид, хотя, конечно, чем больше нервных клеток в мозгу, тем вероятность сбоя выше.
А так мутация могла произойти и у динозавров. Тогда сейчас землей правили бы разумные и высокоинтеллектуальные динозавры. Да что там землей, если это случилось бы сотни миллионов лет тому, когда был расцвет динозавриной эры, к этому времени покорили бы не только галактику, но и Вселенную!
Сэр Тамплиер перехватил мой странный взгляд, посмотрел сперва вниз, застегнуто ли у него там, потом на рукав, не испачкано ли, наконец обратил вопрошающий взгляд на меня.
— Ваше величество?
— Да так, — ответил я медленно, все еще во власти странного полета моей мудрой мысли, — представил вас, лорд Тамплиер, выше, крупнее и… в других доспехах. С гребнем, в смысле. От макушки и до хвоста. В смысле, до поясницы. Это чтоб спину защитить от ударов, а вы что подумали? Не это сейчас неважно. Важно другое…
Он скосил взгляд на правое плечо, затем на левое, с недоумением взглянул на могучие руки.
— Еще крупнее?
— Да это так, — ответил я с неловкостью, — от усталости. Вообразил вас таким гигантом, что вот пойдет один против всех филигонов, их перебьет, а сам Маркус вгонит в землю ударом кулака!.. И будете вы спасителем человечества. Вы так чисты, сэр Тамплиер, что я бы вам доверил абсолютную силу!
Он перекрестился.
— Абсолютная сила только у Господа. Я не приму.
— Аминь, — ответил я. — Потому бы и дал.
Прозвучало как-то не весьма, двусмысленно даже, если смотреть сбоку, но Тамплиер слушает больше интонации, слова бывают больно мудреные, а с интонацией у меня в порядке, самого себя могу убедить в своей святости и непорочности, даже слезу в голосе и дрожание изображу с легкостью, если это во имя отечества и подъема сельского хозяйства.
По всему лагерю раздается бодрый стук топоров, заглушая вжиканье точильных камней по остриям мечей и топоров. Воины спешно готовят смоляные факелы, запасаются трутом и огнивом, маги на добровольной основе сами распределились по одному в каждый отряд. Дескать, если факелы погаснут, они сумеют быстро зажечь их без трута и огнива, в бою важны и секунды, а с филигонами так и вовсе.
Да что за глупость, мелькнуло тоскливое, почему до этого не додумались сразу? Почему еще в деревнях чужаков не встретили огнем? Да именно потому, что в городах и селах действует строгий закон: гасить все свечи и все огни в очагах с заходом солнца и ложиться спать. Но даже в этом случае, несмотря на эти справедливые запреты и угрозу крупных штрафов и наказаний, все равно из-за чьей-то безалаберности вспыхивают пожары, что уничтожают деревни и даже целые города. Говорят же, что из-за копеечной свечи вся Москва сгорела…
Потому да, чужаки входили среди ночи свободно, отбирали людей, как скот, и уводили. Это уже сейчас, перебирая все варианты, я додумался до такой очевидности, что не такая уж и очевидность, войны ведутся днем, а на ночь войска отводятся на исходные позиции.
Они нарушили привычные правила ведения войны, а мы к ним оказались не готовы.
Тамплиер весь день, горя жаждой мщения, ходит по лагерю, несколько раз выбирался на опушку леса и со злостью смотрел на блистающую багровым огнем громаду Маркуса.
Сигизмунд обычно таскается с ним, натура такая, обязательно нужен старший товарищ, что ведет и наставляет. Одно время им был я, но я за время разлуки развивался весьма быстро, а он без меня так и остался чистым и светлым, что, наверное, хорошо, хотя и не так эффективно в общественной и личной.
