Подбежал молодой жилистый крестьянин, торопливо поклонился.
— Ваше величество!.. Дайте факел, я понесу перед вами. Освободите себе руки!
— Держи, — сказал я. — Теперь наши жизни зависят от крепости твоей руки.
— Ваше величество, — воскликнул он воспламененно. — Я сделаю больше, чем все на свете!
Навстречу мощно дохнула струя теплого, даже горячего воздуха. В горле запершило, Альбрехт закашлялся, а Боудеррия начала тереть кулаком глаза.
— Ничего, — сказал я бодро, — не обращайте внимания.
Рыцари пригибают головы, кожу лица сечет горячий ветер, что становится все сильнее.
Норберт крикнул обеспокоенно:
— Дракон?
— Не совсем настоящий, — сказал я без уверенности, — хотя кто знает.
— Тогда пошлем вперед Тамплиера?
— Нельзя, — отрезал я. — Он жестокий, всех там перебьет!
Карл-Антон радостно крикнул издали:
— Неизвестное колдовство?
Я сказал с уверенностью:
— Христианским воинам их колдовство не страшно!..
Норберт с сомнением покосился на мага, перевел взгляд на меня.
— А мы… христианские?
— В самом широком смысле, — заверил я. — Самые настоящие, хоть и не слишком.
— Ваше величество?
— Не ортодоксальные, — пояснил я. — Потому и сим победиши. И познаша!
Альбрехт сказал за спиной с тоской:
— Господи, везде это познаша…
Тамплиер, нагнув голову, ломился впереди, преодолевая ураган, как мощный лосось, что прет против течения.
Альбрехт кивнул в его сторону.
— Видите?.. Что значит чист душой. Как рыба.
— А сэр Сигизмунд, — сказа! я, — чист даже мыслями. Как две рыбы. Сэр Сигизмунд, не усердствуйте так!.. Мы не знаем, что там впереди. А когда не знаете, короля вперед!.. Его не жалко. Зато сможете установить подлинную демократию с почти человеческим лицом.
Сигизмунд растерянно остановился, ну никак не понимают мой изысканный юмор, почему-то ржут, когда говорю серьезные и даже страшные веши, а сейчас вот смотрят с укором.
— Слева! — крикнул Нортон страшным голосом.
Из узкой щели стремительно выметнулись филигоны, чего никто не ожидал, мы как раз миновали то место, факелы впереди, в арьергарде только маги и с десяток крестьян.
И все-таки даже слабый свет ослепил филигонов, трое прыгнули к Карлу-Антону, ориентируясь, как я понял, по запахам. Совершенно беспомощный, он даже не пытался бежать, бесполезно, нелепо отмахнулся уже угасающим факелом.
Филигонов словно поразило молнией: один упал на мага, двое остались на ногах, но их лапы судорожно шарили по телу, обоих корчило и корежило, а Карл-Антон, отпихнув чужака, отступил на шаг и смотрел на них непонимающими глазами.
Я крикнул:
— Вот это заклинание!
Он напомнил быстро:
— Ваше величество, заклинания здесь не срабатывают.
— А чем их так?
Он ответил без паузы на раздумье:
— Полагаю, капли горючей смеси. Масло кончилось, я взял греческий огонь для факела.
— Прекрасно, — одобрил я. — В их водяном мире не могла возникнуть защита от такого… в общем такого!
Он пошел рядом, я услышал страстный шепот:
— Ваше величество… когда-нибудь вы мне расскажете побольше, обещайте!
— Если уцелеем, — ответил я. — И если уцелеет мир.
Впереди Альбрехт крикнул в нетерпении:
— Ваше величество! Там впереди туннель… но какой-то странный.
Я всмотрелся, сказал с неуверенностью:
— Похоже, прогрыз червяк. Большой такой червяк.
Боудеррия пробормотала:
— В железе?
— А что, — сказал я, — одни червяки прогрызают в земле, другие в дереве, а этот вот в железе…
— Сумасшедший какой-то червяк, — сказала она с отвращением.
— Еще бы, — согласился я. — Нормальный грыз бы зигзузами, а этот строго по прямой.
Он посмотрел на меня с подозрением, но смолчал, а сэр Кенговейн произнес несколько чересчур бодрым голосом:
— Мы пойдем по этому ходу?
— А что? — спросил я.
— Да тесноват, — ответил он с заминкой. — Если червяк поползет навстречу, не разминемся…
Альбрехт передернул плечами.
— Не хотел бы встретиться с червяком такого размера.
Сэр Робер возразил:
— Я не хотел бы встретить и самого мелкого, если такой может грызть железо! Потому у нас нет выбора. Надо идти, ибо так уже решил наш король, вы только посмотрите на него!
Я поспешно сделал лицо значительным и задумчивым, а когда ощутил на себе взгляды, изрек:
— С нами Бог!.. Если решит послать червяка, то пошлет. Если он против нас, то и на ровном месте без всяких червяков ноги поломаем.
Кенговейн перекрестился, поднял факел над головой. Боудеррия ловко выхватила у него и первой ринулась в туннель. Кенговейн с оскорбленным воплем мужского достоинства бросился следом.
Туннель черед два десятка шагов расширился, хотя долгое время мы шли все так же строго по прямой, разве что в гору, затем начались зигзаги, будто червяк засомневался в выборе жизненного пути.
Я обогнал Тамплиера, тот не намного тяжелее, горячий воздух уже испарил пот со лба и высушил взмокшую одежду, теперь сушит глотку, впереди слышится глухой рев, но явно не филигоны, еще несколько шагов, я охнул и остановился.
Впереди широкий туннель с высоким сводом, по которому легко проедет крепостная башня, перекрыта трепещущей стеной. Мне показалась составленной из блестящих стальных пластин, сложенных ромашкой или каким-то другим цветком, страшновато и отвратительно прекрасным. Лепестки сходятся узкими концами к центру, а там то приоткрывается чуть, то снова закрывается отверстие, как зрачок в глазу при изменении уровня света.
За моей спиной тяжелое дыхание стало громче и надсаднее, уже все из отряда здесь.
Я велел властно:
— Погасить факелы!
Альбрехт сказал тревожно:
— Ваше величество… филигонам только этого и надо!
Тамплиер молча взял факел из рук воина и, ухватив широкой ладонью за горящую верхушку, мигом загасил. Я подумал тепло, что вот он, в чем бы ни подозревал, но если пошел за мной, то выполняет все беспрекословно. Хотя, конечно, потом вопросы будут.
Сигизмунд помог ему погасить второй, а третий, последний, рыцари загасили сами.
Я напряженно всматривался в странную диафрагму, теперь напоминает зрачок старинного фотоаппарата, медленно начала раздвигаться, все шире и шире, уже пройдем не только мы, но даже конница смогла бы, разве что пришлось бы с разгону через барьер…
