Сигизмунд сказал с чувством:
— Там стража, думаю, отборная! И там мы себя покажем! Барды будут петь…
— Вряд ли, — заметил я. — Мне кажется, у них подлинная демократия.
— Ваше величество?
— Все равны, — пояснил я, — и одинаковы, как бобы в одном стручке.
Альбрехт сказал с невыразимым презрением:
— Одно слово — филигоны!
Филигоны, подумал, высшая… нет, просто высокая ступень развития, даже более высокая, чем человек, показывают, что разум вообще-то не является непременным венцом высшего развития. По ним видно, что продолжать развиваться можно, вовсе не обретая разум. Несколько миллионов лет тому они еще были млекопитающими, чем-то похожими на высших обезьян, питекантропов или даже на кроманьонцев, но как-то не сработала мутация, остались нормальными и здоровыми животными, а потом эволюция вывела их на более высокую ступень, чем просто млекопитающие.
И вот, будучи неразумными, полностью превосходят нас, людей, по физическим и психическим данным, а их инстинкт не уступает нашему изощренному разуму. Страшно подумать, что вот они обретут разум…
Хотя, впрочем, можно предположить, что, не обретая разум, через сто миллионов лет эволюционируют в совершенно новый класс, возвышающийся над филигонами, как млекопитающие стоят выше земноводных.
Норберт остановился впереди, прикрыл глаза ладонью. Я заспешил к начальнику внешней разведки, уже ощущая жар пересушенного воздуха.
За поворотом распахнулось пространство кипящего расплавленного металла. Медленно и бесшумно приподнимаются некие оранжевые глыбы, без плеска уходят вниз, оставляя неторопливые багровые волны, что почти не двигаются, неспешно опускаясь и сливаясь с поверхностью.
Норберт смотрел исподлобья, Альбрехт догнал нас, громко охнул:
— Снова колдовство?
— Магия, — возразил я авторитетно. — Высокая! Вон Карл-Антон подтвердит.
Альбрехт даже не стал оглядываться на человека презренного рода занятия, только перекрестился и пробормотал «Аве Мария», традиционную рыцарскую молитву. Ни один мужчина не станет просить помощи у Господа или архангелов, это унизительно, а вот обратиться с молитвой к всегда молодой, красивой и все еще дразняще девственной женщине — другое дело, все равно помочь ничем не сможет, зато тем самым признаешься в отсутствии гордыни.
— Это самопроизвольно, — сказал я, тут же уточнил: — Сам Маркус химичит. В смысле, ремонтирует себя, лечит, проверяет, диагностирует, развлекает, смешит…
Он промолчал с самым озадаченным видом, а Норберт деловито уточнил:
— А филигоны?
— А они только пассажиры, — объяснил я. — Может быть, Маркус сюда сам по себе прилетает?.. А они только пользуются случаем прилететь и нахватать перед уничтожением?.. Темна вода во облацех, сэр Норберт!
— Ох как темна, — ответил он со вздохом. — Вернемся или обойдем?
— Не вижу путей обхода, — сказал я, — придется вернуться на один-два зала назад, я там видел и другие коридоры.
— Туннели? — уточнил он.
Я отмахнулся.
— Да хоть норы. Это я из политкорректности, на той случай, если Маркус слушает.
Он улыбнулся шутке, но я и сам не знал, шутка ли.
Я торопился, но, видимо, недостаточно осторожно, все обгоняют меня, но помалкивают, лишь Норберт спросил шепотом:
— Ваше величество, зачем так осторожничаете?.. Видно же, что впереди никого!
Я огрызнулся:
— Полагаете, видим все?
Он всмотрелся вперед и по сторонам, все просматривается на сотню шагов, куда ни взгляни.
— Ну да…
— А вы видите, — спросил я тихо, — где у меня чешется?.. То-то. Здесь могут быть ловушки, сигнальные датчики, камеры слежения…
Он переспросил:
— Имеете в виду невидимых… собак?
— Примерно, — ответил я.
— А-а-а, — сказал он, просияв, — слышал, в замках ставят самострелы, что бьют по чужакам. А еще плиты проваливаются и падаешь в подземелья на колья…
— Да, — сказал я, — да. Только здесь не совсем самострелы и не совсем колья. Но вы правы, гадости еще впереди. Другого уровня.
Он насторожился и замедлил шаг, а я продолжал склоняться к варианту, что Маркус все-таки живой. Кто знает, какая жизнь возможна в просторах и за просторами, а то и в другой Вселенной?
Похоже, он просто не понимает, что происходит, иначе бы мигом уничтожил нас, вторгшихся за его то ли петами, то ли симбионтами. Или бактериями.
— Наша задача, — сказал я вслух. — Нужно не просто уничтожить филигонов, а уничтожить быстро.
Тамплиер проворчал:
— В любом случае нужно уничтожить быстро. Я не хочу пропустить мессу.
— Значит, переводим дух, — сказал я и через мгновение спросил: — Уже перевели?.. У кого остался греческий огонь?
— У меня, — ответил Сигизмунд.
— Запасливый, — произнес Тамплиер то ли с одобрением, то ли с осуждением. — Женить пора.
Сигизмунд посмотрел на него с обидой. Норберт сказал Тамплиеру с укором:
— За что вы его так, доблестный сэр Тамплиер?
— А что, — проворчал Тамплиер, — пусть и он помучается. А то думает, что самое трудное — это война с филигонами!
Боудеррия сказала впереди:
— Дверь!
Я насторожился: это первая дверь за все время, не считая внешних, да еще тех странных, что сходятся диафрагмами.
— Стоять, — сказал я. — Не приближаться, а то вдруг распахнется… Да-да, может сама распахнуться!
— Маркус распахнет? — спросил Кенговейн.
— Да, — ответил я, — Маркус. Или филигоны, вам-то какая разница, мыслители?.. Главное, успеть швырнуть в щель пару бутылей с греческим огнем.
Карл-Антон сказал быстро:
— Запас на исходе. Может быть, хватит одной?
— Ладно, — согласился я, — хотя зал там, судя по всему, огромный. Как там эхо, не подсказывает, много ли там филигоньего народа?
— Много, — ответил он невесело.
— Всем приготовиться, — сказал я резко. — Настраивайтесь на короткий бой. Даже если там всего лишь армия.
Они на цыпочках приблизились за мной к двери, я знаками показал, что переведем дух, здесь все помещения, к счастью для нас, звукоизолированные, а двери тоже непростые, то исчезают, то втягиваются в стены.
— Готовы?
— Да, — ответил сэр Норберт шепотом.
Я коснулся двери и сделал движение толкнуть ее в стену, она тут же ушла в ту сторону, куда я ее как бы послал. Рыцари задержали дыхание и плотно зажмурились, а я широко размахнулся и швырнул светошумовую гранату в зал подальше.
