Обломки досок, мусор и пыль устилали снег позади дома. И несколько человек, убитых стрелами. Один негромко всхлипывал, привалившись к стене. Стрела торчала у него изо рта. Не обращая на него внимания, Джубаир тщательно изучил заднюю стену форта. Мансарда разбита, мебель – в щепки, кругом солома из разодранных тюфяков и никаких признаков жизни. Смахнув несколько тлеющих угольков, он подтянулся, забираясь наверх, и обнажил меч. Сталь сверкнула в ночи – бесстрашная, справедливая и благочестивая. Джубаир прошел вперед, поглядывая на чернеющий проем с лестницей. Оттуда доносилось размеренное – стук, стук, стук…
Выглянул в окно в передней стенке. Трое наемников толклись прямо под ним. Джубаир зашипел на них и первый толкнул дверь, распахнул ее и скрылся внутри. Тем, кто шел с ним, капитан указал на лестницу. Тут что-то попало ему под ногу. Рука. Он наклонился и раздвинул обломки досок.
– Контус здесь! – крикнул Джубаир.
– Живой? – донеслось дребезжащее блеяние Лорсена.
– Мертвый.
– Черт побери!
Джубаир поднял то, что осталось от бунтовщика, и, подтащив к обрушенной части стены, сбросил на снег. На теле выделялись синие татуировки, разорванные множеством ран, и кровь. Джубаир вспомнил притчу о гордеце. Божья кара настигает и большого, и малого. Все одинаково бессильны перед Всевышним, неумолимым и неотвратимым, и таким образом, случается то, что должно случиться во что бы то ни стало. Теперь остался лишь северянин. Страшный, но и его судьба уже предопределена Богом.
Крик разорвал ночь. Внизу раздался грохот, рев, стоны, звон металла, а потом странный прерывистый смех. И снова крик. Джубаир шагнул к лестнице. Стоны внизу стали ужасными, как у истязаемых в Аду грешников, рыдания стихали. Острие меча Джубаира указывало путь. Бесстрашное и справедливое… Не дано человеку постичь замысел Бога. Он может лишь принять свое место в нем.
Стиснув челюсти, капитан пошел по ступеням.
Внизу разверзлась тьма, похожая на Ад. Алые, багровые и желтые блики, проникая сквозь дыры в стене, сплетались в причудливые тени. Тьма, как в Аду, и Ад этот ужасно смердел смертью, казалось, что зловоние можно пощупать, как нечто осязаемое. Шагая с одной скрипучей ступеньки на другую, Джубаир наполовину затаил дыхание. Глаза постепенно привыкали к темноте.
Что откроется?
Кожаные занавеси, разделявшие помещение внутри, висели порванные, частично сброшенные, забрызганные чем-то черным, и шевелились, будто от ветра, хотя в комнате дуновения не ощущалось. На нижней ступеньке Джубаир зацепился за что-то сапогом. Глянул. Отрубленная рука. Нахмурившись, он проследил черную блестящую полосу – куча бесчеловечно изувеченной плоти громоздилась посреди форта, валялись вывернутые наружу внутренности, поблескивали извивы кишок.
Рядом стоял стол, а на нем – головы. Много голов. В проникающем снаружи свете они смотрели на Джубаира – кто с немым укором, кто с безумной ненавистью, кто с ужасающей безжизненностью.
– Боже… – прошептал он.
Именем Всевышнего Джубаир часто устраивал резню, но до сих пор не видел ничего подобного. Об этом не упоминалось ни в одном из Священных Писаний, кроме, разве что, запретной седьмой части семикнижия, запечатанной в алтаре Великого Храма в Шаффе, где описывались ужасы, принесенные Гластродом из Ада.
– Боже… – пробормотал он.
Неровный смех послышался по ту сторону занавесей, шкуры затряслись, зазвенели кольца, на которых они держались. Джубаир прыгнул вперед – уколол, рубанул, отмахнулся в темноте. Но попал только в провисшую шкуру, клинок запутался. Капитан поскользнулся на загустевшей крови, упал. Вскочил, повернулся. Снова повернулся. Казалось, смех окружал его со всех сторон.
– Бог?
Он едва мог произнести священное слово из-за странного чувства, зарождавшегося в кишках и распространявшегося вдоль хребта вверх и вниз, от чего под черепом закололи иголочки, а колени задрожали. Вдруг вспомнилось все самое страшное. Детские страхи, боязнь темноты. Как говорил Пророк – человек, познавший свой страх, привыкает жить с ним. Как может человек, не ведающий страха, встретиться с этим ужасным незнакомцем?
– Боже… – всхлипнул Джубаир, пятясь к лестнице и тыча мечом вокруг себя.
– Ушел… – донесся шепот. – Я за него.
– Черт побери! – снова возмутился Лорсен.
Пошла прахом его тщательно взлелеянная мечта – представить униженного Контуса перед Открытым Советом закованного в кандалы, сломленного, покрытого татуировками, среди которых можно было прочитать: «Дайте инквизитору Лорсену повышение, которого он так давно ждет!» Или смыта кровью… Предшествующие тринадцать лет службы в исправительном лагере в Англанде. Путешествие, жертвы и лишения. И несмотря на все его усилия, экспедиция обратилась в фарс, причем никаких сомнений, на чью голову свалится ответственность за невыполнение задания.
– Он был нужен мне живым! – В ярости Лорсен стукнул себя по ноге.
– Осмелюсь заметить, мне тоже. – Коска, прищурившись, вглядывался в облако дыма, окружавшее разбитый форт. – Не всегда судьба благоволит к нам.
– Легко вам говорить! – воскликнул Лорсен.
Этой ночью он потерял половину экзекуторов, причем лучшую половину, что усугубляло положение… Если его еще можно было усугубить. Он хмуро глянул на Вайла, который все еще возился с маской. Разве экзекутор имеет право выглядеть так жалко и безобидно? Этот человек просто источал сомнения. И этого достаточно, чтобы привить семена сомнения всем окружающим. Лорсен долгие годы боролся с сомнением, но добился своего – скрутил их в тугой узел и спрятал глубоко в душе, откуда они никак не могли выбраться, чтобы отравить его на пути к поставленной цели.
Дверь негромко заскрипела и медленно отворилась. Стрелки Димбика опасливо зашевелились, арбалеты нацелились на черный прямоугольник.
– Джубаир? – каркнул Коска. – Джубаир, ты убил его? Отвечай же, черт побери!
Что-то вылетело, подпрыгнуло разок с гулким звуком и покатилось по снегу, замерев у костра.
– Что это? – спросил Лорсен.
– Голова Джубаира, – ответил Коска с перекошенным ртом.
– Не всегда судьба благоволит к нам, – пробормотал Брачио.
Еще одна голова вылетела из проема и, описав дугу в воздухе, упала в костер. Третья приземлилась на крышу ближней хижины, скатилась и ударилась о землю. Четвертая упала посреди стрелков, один из которых отпрыгнул, выронил арбалет – щелкнула тетива, и болт вонзился в бочку, стоявшую неподалеку. Новые и новые головы вылетали из двери. Развевались волосы, багровели вывалившиеся языки. Головы кружились и плясали, пятная снег кровавыми брызгами.
Последняя высоко подпрыгнула, покатилась вокруг костра и замерла у ног Коски. Лорсен не считал себя человеком, которого можно напугать видом запекшейся крови, но даже он вынужденно признал, что ощутил тошноту от увиденной безмолвной и показной жестокости.
