– Имперский легат обладает частью полномочий императора.
– У вас кто-то есть на примете?
Мэр и Захариус переглянулись.
– Говорят, легионы легата Сармиса всего в четырех неделях пути отсюда.
– Насколько я понимаю, легат Сармис не совсем тот человек, которого уместно приглашать. А его легионы – тем более.
– Уже речь не идет о выборе, – Мэр обреченно пожала плечами. – Папаша Кольцо желает привести Криз в Союз. Насколько мне известно, переговоры зашли довольно далеко. Но я не позволю им завершиться.
– Понимаю, – кивнул Темпл.
Их противостояние перешло на межгосударственный уровень и на этом, похоже, не остановится. Но разгорающиеся споры кормят и поят законников. Темпл вдруг признался себе, что испытывает определенную тягу вновь заняться ремеслом стряпчего. Если бы это не было так похоже на легкий путь.
– Сколько времени тебе понадобится, чтобы подготовить документ? – спросила Мэр.
– Несколько дней. Но я должен завершить лавку Маджуда…
– Займись моим делом в первую очередь. Плата составит двести марок.
– Две… сотни?
– Достаточно?
Нет, это точно легкий способ. Темпл откашлялся, и все равно голос оставался охрипшим.
– Вполне достаточно, но… Вначале я закончу стройку. – Удивление от собственного упрямства оказалось сильнее, чем от щедрости Мэра.
– Ты – человек, который любит все доводить до конца, – одобрительно кивнул Захариус.
– Совсем наоборот, – только и смог улыбнуться Темпл. – Но мне всегда хотелось им стать.
Праздник
Они собрались почти все. Былое Братство воссоединилось вновь. Конечно, кроме Лифа и остальных, кто остался лежать в земле там, на равнинах, плоских и пустых. Но остальные пришли. Смеялись, хлопали друг дружку по плечам, врали напропалую о своих успехах. Вспоминали кое-какие события из их путешествия, невольно окрашивая в розовые тона. Многие отмечали, в каком прекрасном здании теперь размещена компания «Маджуд и Карнсбик». Наверное, Шай тоже следовало обмениваться шутками, чтобы не отстать от остальных. Ведь как давно она в последний раз развлекалась по-настоящему? Но она всегда замечала, что предстоящую вечеринку легче ждать и обсуждать, чем участвовать в ней.
Даб Свит горько жаловался на старателей, которых водил в холмы. Они умудрились «кинуть» его раньше, чем он «кинул» их. Кричащая Скала кивала и неодобрительно ворчала, когда он ошибался в рассказе. Иосиф Лестек пытался охмурить одну из шлюх историями из расцвета его известности. А она невинно интересовалась, было ли это до постройки амфитеатра, возраст которого насчитывал самое малое тысячу лет.
Савиан с Лэмбом переговаривались в углу, как будто дружили с раннего детства. Хеджес уединился в другом, не расставаясь с бутылкой. Бакхорм с женой прихватили весь свой выводок, который теперь путался в ногах у гостей. Ну, понятное дело, за исключением тех, кто погиб в диких краях.
Шай вздохнула и помянула глотком Лифа и прочих, кого теперь с ними не было. Наверное, в обществе мертвых она чувствовала бы себя более уместно.
– И я пас стадо, плетясь в хвосте у этих людей!
Она повернулась к двери и застыла от неожиданности. Там стоял более успешный брат-близнец Темпла – в новенькой черной одежде, вычищенный, словно принц, с коротко подстриженной пропыленной бородой. У него откуда-то взялась новая шляпа, а в придачу к ней новые манеры, которые подходили больше хозяину дома, чем строителю.
Шай почувствовала укол разочарования, и не столько от того, что увидела его таким новым и необычным, а от того, что поняла – хотела она увидеть прежнего.
– Темпл! – раздались веселые голоса.
Народ столпился, чтобы поздороваться с ним.
– Кто бы мог подумать, что такого плотника можно выловить из реки?! – восклицал Карнсбик, обнимая его за плечи, словно знал всю жизнь.
– В самом деле, удачная находка! – поддакнул Маджуд, как если бы сам выловил Темпла из реки, а потом ссудил деньги, а Шай в то время была где-то в дюжине миль.
Она провела языком по зубам, размышляя, как же трудно в этом мире получить заслуженную благодарность. Хотела плюнуть, но, увидев заранее осуждающий взгляд Лулайн Бакхорм, проглотила слюну.
Наверное, она должна радоваться, что спасла утопающего и подтолкнула его к лучшей жизни, несмотря на прямо противоположное мнение окружающих. Хоть в колокола звони! Но вместо того испытывала мерзкое чувство, будто ее тайна стала достоянием общественности, а потом сообразила, что размышляет, кто же мог ее разболтать, и ощутила досаду, которая перешла в злость на саму себя за детские обиды. Поэтому Шай отвернулась лицом к стене и отхлебнула из бутылки. Бутылка, черт побери, не изменит тебе никогда! Она всегда разочаровывает тебя одинаково.
– Шай?
Она натянула маску удивления, будто увидела его только сейчас.
– О! Если это не всеми любимый утопленник, то, должно быть, величайший зодчий собственной персоной.
– Он самый, – сказал Темпл, приподнимая новенькую шляпу.
– Выпьешь? – Она протянула бутылку.
– Мне не стоит пить.
– Слишком хорош, чтобы пить со мной?
– Недостаточно хорош. Я никогда не могу остановиться на полпути.
– На полпути куда?
– Лицом в блевотине. Так у меня обычно заканчивается.
– А ты отпей, а я тебя поймаю, если вздумаешь падать.
– Похоже, не в первый раз. – Он поднес горлышко к губам и скривился, будто получил сапогом промеж ног. – Боже! Из чего это гонят?!
– Я думаю, это один из тех вопросов, на которые лучше не знать ответа. Как и на тот, сколько стоит твой наряд.
– Я торговался изо всех сил, – он постучал себя в грудь, стараясь вернуть голос. – Ты бы гордилась мной.
– Гордость мне не к лицу, – фыркнула Шай. – По-любому, думаю, дороговато для человека, который в долгах по уши.
– В долгах, говоришь?
Вот это была привычная тема, по крайней мере.
– В последний раз, когда мы обсуждали твой долг…
– Сорок три марки?
С глазами, лучащимися торжеством, он протянул вперед палец, с которого, тихонько покачиваясь, свисал кошелек.
Шай моргнула, а потом схватила кошелек и порывисто раскрыла его. Внутри оказалась куча монет самой разной чеканки, из тех, что имели хождение в Кризе, но по большей части серебряные. На глазок – около шестидесяти марок.
– Ты принялся за воровство?
– Еще хуже. За законы. Я добавил еще десять марок сверху в благодарность за помощь. В конце концов, ты спасла мне жизнь.
Она понимала, что должна улыбнуться, но почему-то, наоборот, скривилась.
