Нахмурившись, Бьерга налила в плошку с тонким носиком отвар, подошла к девушке и с недоумением ее оглядела.
– Нос, что ли, зажать?
– Отойди. Дай сюда, – оттолкнул ее Ихтор. – Совсем уж ошалела на старости лет!
И, отобрав у наузницы миску, присел на край ложа, поднял лежащую на нем послушницу, пристроил ее безвольную голову на сгибе руки и мягко подул в лоб, что-то прошептав.
По лицу девушки пробежала едва заметная дрожь, а потом бескровные губы приоткрылись, и обережник прижал к ним плошку с отваром, вливая его по капле. Потом снова шептал, снова дул в холодный лоб, и Айлиша делала трудный болезненный глоток. И опять все начиналось сначала.
Покуда Ихтор поил выученицу, Бьерга утащила Майрико к окну.
– Ты это видела? – Лицо колдуньи сейчас выглядело особенно молодым, оживленным, и глаза горели от возбуждения. – Первый раз лицезрю, чтобы он так о ком-то пекся. Влюбился, что ли?
– Видела, – кивнула целительница. – Не влюбился. Не умеет он любить. Разучился. Просто по какой-то придури посчитал ее своей. Блажь это. А возится, чтобы наверняка скинула и следа от другого не осталось. Ой! – всполошилась женщина. – Если прознает, кто ее младенчиком наградил, как бы не убил!
– Не убьет. – Крефф сцепила руки в замок. – Еще только не хватало.
От перешептываний женщин отвлек стон. Недвижимая до сего времени Айлиша, испив отвара, забеспокоилась на ложе, забилась, а потом вдруг выгнулась дугой, распахнула глаза и застонала, да так надрывно и пронзительно, что сердце заходилось.
– Вот и все, – просто сказала Майрико и шагнула к девушке. – Отойди. Чего ты тут не видал? – шикнула она на Ихтора, и тот послушно отступил, вставая в изголовье.
Следующие обороты тянулись вечность. Айлиша горела, металась, хрипло стонала, комкая потными ладонями простыни. Мужчина отвернулся.
Целительница с колдуньей выбились из сил, меняя тряпки, коими обтирали девушку. В комнате повис острый запах крови. Однако мало-помалу выученица успокоилась, перестала скрести ногтями матрац, перестала открывать рот, словно выброшенная на берег рыба, и затихла.
Бьерга бросила на пол влажную тряпицу и прошептала:
– Вот и сделано дело. Теперь только прибраться.
Пока Майрико обмывала послушницу, вздевала на ослабшее вялое тело сухую рубаху, Ихтор спешно менял простыни, не глядя швырял окровавленную ткань в опустевшее ведро. Колдунья же открыла ставни и впустила в душный покой прохладу осеннего утра.
Глядя на шумящие внизу сосны, крефф колдунов читала заговор и кропила кровью из разрезанной ладони разбивающийся о стену ветер. Как бы ни покинул младенец чрево матери, но душа его не останется неприкаянной. Безгрешное дитя упокоят, дав возможность рано или поздно снова возвратиться в мир.
Когда бесчувственное тело, обмытое и переодетое, снова положили на чистые и сухие простыни, Майрико кивнула Ихтору:
– Наведи дремоту посильнее. Пусть до утра завтрашнего не очнется. Авось заспит все и не вспомнит никогда.
Целитель наклонился к послушнице и что-то зашептал ей на ухо. Через пару оборотов Айлиша улыбнулась, стала дышать спокойно и ровно, а на бледные щеки вернулся румянец. И только судорожные короткие всхлипы, которые иногда вырывались из груди, выдавали пережитое. В этих-то всхлипах крефф вдруг расслышал тихое:
– Тамир…
– Ах вот кто… – горько покачал головой Ихтор.
Захотелось пойти и отыскать мальчишку. А потом долго и с упоением колотить, вбивая в глотку зубы. Но в душе целитель понимал: эта ярость пустая. И не ярость вовсе, а так – обида, уязвленная гордость, что ему предпочли неуклюжего дряблого паренька, ничего толком не умеющего и ничего собой не являющего. Поэтому крефф стиснул зубы, подавляя рвущееся из груди бешенство. За долгие годы службы в Цитадели он научился владеть собой и, по чести сказать, научился неплохо. И ныне эти умения особенно пригодились.
Бьерга смотрела на внутреннюю борьбу мужчины с затаенной настороженностью. Она видела, как одеревенела его спина, как застыл взгляд. Уж не надурил бы чего…
– Ихтор, – негромко позвала колдунья. – Охолонись. Он теля неразумное. А ты волчище матерый уже. Охолонись. Не тронь парня.
Мужчина коротко кивнул.
– Поклянись, Ихтор, – тихо сказала Майрико. – Никто об этом проведать не должен. Дети они, глупые дети. С собой не совладали. Пусть идет, как шло. Отступись.
Крефф молчал. Только на щеках перекатывались желваки. Женщины правы. Можно из чрева вырвать новую жизнь, но вот любовь из сердца вырвать ни у кого не получится. Однако молодость и глупость проходят. Как и первая любовь. Тамиру же скоро ехать с наставником по погостам, и пропадет он на целое лето. А юное сердце пылкое – горит жарко, но ведь и сгорает быстро. Рано или поздно девчонке прискучит одиночество.
Поэтому Ихтор, спустя несколько мгновений молчания, сказал:
– Ни ей, ни ему зла не сделаю и языком впусте трепать не стану. Не дурак. Или на крови вам тут поклясться?
Колдунья отрицательно покачала головой и сказала только:
– Неси ее отсюда, пока спит. – И, взяв ведро с кровавыми тряпками, направилась к двери, кинув на прощание обоим целителям: – Не телитесь тут, не дай Хранители, увидит кто. И еще… Майрико, хватит с ней возиться, как кошка с приплодом. Коль наблудить смогла, значит, и остальное все сможет. Держи в строгости. Нечего больше сопли подбирать. И гляди у меня – чтоб каждое утро девка отвар пила.
Айлиша пришла в себя оттого, что почувствовала, как куда-то плывет. Тело ослабло, а веки стали тяжелыми-тяжелыми. Девушке казалось, будто она качается в тесной лодочке по волнам неспешной речки Перекши, что петляла в лугах возле ее родной деревни. Вот только не слышно плеска волн, не доносится запах воды…
Когда же ученица Майрико разлепила глаза, то увидела обезображенное лицо с пустой глазницей. Близко-близко.
Ихтор!
– Чего затряслась? – Черноволосый целитель нес ее так легко, словно бы ноша ничего не весила. – Не нравлюсь?
– Я… я… – бессвязно залепетала выученица.
– Упала ты. Застудилась, видать. Да и краски пришли, – донесся откуда-то сбоку прохладный голос наставницы. – Хорошо я в коридоре тебя нашла, а то бы заиндевела вся на полу-то.
Упала? Ах да… Айлиша вспомнила, как кружилась голова, как мучил озноб.
– Я на урок шла… – слабо попыталась оправдаться ученица.
– Меньше с босыми ногами шастать надо, – проворчал крефф и ускорил шаг.
Девушка хотела повиниться перед ним и Майрико, но тяжелый неодолимый сон обволок сознание, и она погрузилась в его вязкую пучину.
Бьерга, неся в руке тяжелое ведро, неспешно спускалась по крутой лестнице в темное протопленное царство Нурлисы.
