В начале нашего знакомства Вася казался ленивым и раздражительным, потом это сменилось беспечной непоседливостью, а сейчас явно переродилось во что-то вроде торопливости. Очень целеустремленной. Как будто отпущенный ему лимит времени уже на исходе.
— А мы куда-то идем?
— В пункт дальней связи. Забыл?
Попытка дозвониться до базы, да. Такое разве забудешь?
— Тебе персональный пропуск выписали.
А туда еще и не просто так всех пускают? Хотя, учитывая события последних дней, можно только представить, у скольких жителей и гостей Сотбиса возникла потребность пообщаться по межгороду.
— Мэр скрипит зубами так, что слышно на другом краю вселенной. Он свое слово сдержит, не сомневайся, но, может, не будем накалять обстановку еще больше?
— Да собираюсь я, собираюсь.
Требование убраться восвояси. Помню. Сразу после «мужественного гражданского поступка». И будет всем счастье: только одним — здесь, по месту жительства, а другим…
— А ты чего подушки мнешь? Особое приглашение нужно? — наклонился Вася над постелью.
— Я к тебе на побегушки не нанималась, — буркнули из вороха одеял.
— Это не мне нужно. Ему.
— А на него я обиделась.
— Тогда тем более должна помочь.
— С чего вдруг?
— С того, что его там растерзают в два счета, и обижаться тебе останется только на себя.
Растерзают? А, понял. Раздербанят на сувениры. Ну там, клочки одежды, пряди волос, мощи всякие. От народной любви не спастись.
— И что я могу?
— Отвлеки страждущих. Они сейчас на таком взводе, что от легкого пинка до второй космической разгонятся.
Алые хвостики неуверенно качнулись:
— Мне за раз столько не обслужить.
— А ты с секторами поиграй. Как тогда. Во внутреннем периметре работай, этого хватит.
— Умник. Много ты знаешь!
— Уж побольше, чем те, снаружи. Столько, что могу лекции читать. И желающих послушать найдется ого-го как…
Если бы выражение лица, поднявшегося над подушками, предназначалось мне, я бы испугался.
— Зачем ты с ней так?
— Как?
— Грубо.
— А надо было развести реверансы? Тогда мы бы до конца света торговались.
В чем-то он прав, конечно. Няша явно собиралась упираться до изнеможения, причем нашего, а не своего. Но угроза разоблачения сработала, и сейчас алые хвостики мелькали где-то впереди, расчищая путь.
Хотя фактически все зеваки оставались на месте, по-прежнему оживленно галдели, мотали головами и ждали возможности получить доступ к телу нового героя Сотбиса. И мы были там, где были. Просто в какой-то момент…
Не знаю, что именно она делала. Видимо, поменяла полярность своего ловчего поля, и флюиды, которые должны притягивать жертв, благополучно их отталкивали. В смысле, заставляли то отвернуться, то зайтись в приступе кашля, то наступить друг другу на ногу и потребовать сатисфакции, а в итоге внимание оказывалось отвлечено. Пусть всего на несколько секунд, но этого достаточно, чтобы просквозить мимо, даже не особо пряча лицо.
— Она не злая.
— Конечно нет. Я тебе больше скажу: в философии ее расы понятия добра и зла нет вовсе.
— А что есть?
— Выживание вида.
— И все?
— Это же главное. У вас разве не так?
У нас? Никогда не задумывался. То есть идею дома и семьи нам с детства в головы вбивают, но почему-то не всем это помогает следовать строго заданным курсом. Наверное, помимо выводка спиногрызов, яблоневого сада и сруба где-нибудь на берегу живописного озера, в жизни и для жизни все-таки бывает что-то еще. Что-то другое. Не замкнутое на конвейер воспроизводства. А с другой стороны, если взглянуть на всяких ученых подвижников, деятелей искусства и безымянных героев, жертвующих собой направо и налево…
Они-то ведь мрут. Зато на их изобретениях, творениях и костях живут и выживают все остальные. Весь человеческий род.
— Чего замолк?
А есть смысл что-то говорить?
— Это твоя главная бесячая черта, Лерыч.
— Какая?
— Молчанка.
— Да я не…
— Как в омут камни бросаешь: булькнет и сгинет. И не поймешь, долетел до дна или нет. Другой на твоем месте хоть спрашивал бы, а ты…
— Я могу спросить. Даже хочу.
— Да неужели?
— Но не буду.
— Вот! — Вася тряхнул патлами. — Оно самое!
— Потому что ты не ответишь.
— Уверен? — Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза.
— Ну…
В его взгляде было сейчас что-то новое. Как будто сошел еще один слой шелухи, а под ним обнаружился… Может, это всего лишь новая маска. А может, и нет — гадать бесполезно. Тут надо не думать, а действовать. Например, задать уже тот, главный вопрос, и если Вася настроен решительно, мгновением спустя станет понятно, кто есть кто.
Но нужно ли мне знать? Нужно ли докапываться до самых глубин?
Это как пинг-понг. Шарик налево, шарик направо. Какая разница, где сделана ракетка, которой меня отпасуют на другую половину стола? Имеет значение разве что рука, ее держащая. Но с рукой-то этой шарику никак не встретиться, так стоит ли…
— Все, забыли. Проехали, пробежали, проплыли. Я так больше не могу.
Он что, обиделся?
— Кончились у меня камушки, ясно?
Точно, обиделся.
— Лучше ногами шевели бодрее, а то бесстыжая совсем вперед убежит.
Да, алую макушку уже почти не разглядеть, и если мы позволим расстоянию увеличиться еще больше, пропорционально возрастет риск выпасть из защитного поля.
А будет ли это трагедией? Ведь я наконец-то смогу по-настоящему раствориться во всем этом многоголосии. Смогу припасть к каждому из источников информации, живых, беспорядочных, фонтанирующих в пространство гигабайтами жизненно важных и совершенно никчемных сведений. Смогу…
То же самое ощущение. Точно, оно. Жадное и одновременно благоговейное. Однозначно не мое личное. Но чье тогда?
— У меня что-то не в порядке с головой.
— Самокритика — это прекрасно.
— Я не шучу. Правда не в порядке.
— Да я разве сомневаюсь?
Перед пунктом дальней связи народу толкалось и впрямь очень много. И очень недовольного, потому что внутрь никого не пускали. Без пропуска, который, похоже, существовал только в единственном экземпляре — лично для меня.
