Заманчиво было бы попробовать и самому попрыгать в невесомости, но увы, скован в возможностях. Вернее, связан. Ремнями, отдаленно напоминающими об автомобилях и гонках. Или о парашютах.
Зачем привязали? А шут его знает. Блондина положение вещей не смущает, значит, и я промолчу.
Хотя, если парень продолжит маячить под потолком вниз головой еще пару минут, за меня заговорит мой желудок. Полным быть он физически не может, но готов постараться. Выложиться, так сказать.
— Эй.
Ходит. Взад-вперед. По-профессорски заложив руки за спину.
— Ты можешь…
О, вот и первый спазм уже на подходе. Топчется где-то посередине позвоночника.
— Не мельтешить там, а?
Ффух! Остановился. Слава богу.
— Ты что-то хотел сказать?
— Э…
— А я как раз хочу. Или должен?
Все что угодно. Хоть еще одна лекция про двигатели и гравитацию, только бы не шлялся больше у меня над головой.
— У твоего народа такой запутанный язык… Трудно правильно подбирать слова.
Иностранцу-то? Почти невозможно. А он ведь чужой и формально, и неформально.
— Я должен извиниться. Хочу попросить прощения.
— А что-то одно нельзя выбрать?
Его волосы смешно торчат в разные стороны пушистым шариком. Этакий мальчик-одуванчик.
— Одно?
— Ну да.
— Это не полностью синонимичные идиомы?
Ой-ой-ой. Нет-нет-нет. Никаких терминов, умоляю! Папа-лингвист и мама-филолог — лучшая прививка от лишней учености.
— Больно? Где?
Беспокоится? Кто бы мог подумать.
— С чего ты взял?
— Твое лицо. Выражение стало таким, будто…
А, от воспоминаний? Бывает. Ты еще нервный тик в моем исполнении не видел!
— Дело прошлое. Забей.
— Если пояснишь, что и куда, непременно это сделаю, — пообещал блондин. — Немного позже. Нам нужно поговорить, пока мой транслятор еще работоспособен.
— А потом он гикнется?
Задумался. Перебрал что-то в мыслях, а может, даже передвинул: мозги скрипели почти ощутимо. Потом тряхнул головой, распушаясь еще больше:
— Времени мало. Слушай. Пожалуйста.
Когда меня так слезно просят, не могу отказать. Да и вообще не могу. Не умею. Но с речью у блондина и впрямь творится какая-то чертовщина: слова стали звучать резче, разрывая фразы на части, как если бы вместо человека со мной вдруг начал разговаривать плохо настроенный электронный переводчик.
— Мы не похожи друг на друга. Отличны. Различны. Один уровень. Этаж. Надстройка. Сопроцессор. У меня. У тебя — нет.
Мог бы сэкономить силы, дружище. Конечно, мы разные! Ты бороздишь космические просторы, я за всю свою жизнь самолет живьем от силы пару раз видел.
— Это проблема. Не беда. Есть решение.
Он так меня успокаивает? Мило. Только ничуточки не успокоительно.
— Техника не сможет. Не состыковать интерфейсы. Надо влиять на материю. Органику. Плоть.
Наверное, мне стоило бы уже забеспокоиться и сделать ноги. Если бы они тоже не были пристегнуты к этому долбаному креслу-кровати.
— Не больно. Не страшно. Временная мера. Средство коммуникации.
Я, конечно, согласился слушать, не перебивая, но язык так и чешется спро…
По лежанке прошла волна дрожи. Ну прям массажное кресло, ни дать ни взять! Только кто на кнопку нажал?
Фррр!
Блондин спикировал строго вниз, переворачиваясь и приземляясь на ноги в сто раз точнее, чем гимнаст после опорного прыжка.
— Готово. Сейчас. Жди.
А что мне еще остается, спрашивается?
Ощущения изменились. Если до визита моего, скажем так, работодателя-похитителя дышать было удивительно легко, несмотря на ремни, то теперь тело обрело прежний вес, а кресло — кучу выпуклостей где надо и где не надо. Нет, лежать было по-прежнему вполне уютно, но мягкость перины канула в прошлое безвозвратно.
Сон разума рождает чудовищ, а тишина и одиночество обостряют воображение. В ненужном направлении, что особенно неприятно. В голову полезли многочисленные желтопрессные истории о похищении людей инопланетянами, и почему-то память стыдливо умолкала всякий раз на вопросе без ответа: если кого-то куда-то забрали для опытов, а он вернулся и рассказал о своих приключениях, то может, все не так уж и страшно?
Хотя бояться уже поздно. Раньше надо было. Например, за шаг до стальной громадины, вспоровшей пространство над Фаниным имением. А ты что сделал? Воодушевился, ага. В состоянии душевного подъема мозги всегда отказывают, это факт, с которым не поспоришь. И кстати, очень может быть, что я все-таки успешно свихнулся на почве расстройства карьеры, потому окружающие события — не более чем бред умалишенного, а значит, совсем скоро явится медбрат с душеспасительным укольчиком, и Стасик благополучно…
Странный звук какой-то за головой. То ли шорох, то ли свист. Надеюсь, змеи тут не водятся?
— Хочешь лежать?
О, это ж блондин. Вернулся. С очередным нелепым вопросом и каким-то кульком под мышкой.
— Лежать дальше?
— Да нет, пора бы уже размяться, а то всю задницу…
Его пальцы вздрогнули, словно стряхивали капельки воды, а следом раздался звонкий щелчок, и свободы у меня стало больше. Настолько, что пятая точка съехала ниже, и я рефлекторно дернулся, пытаясь удержаться на ранее нагретых позициях.
Хлоп! Спинка кресла рванулась за мной как приклеенная, и через секунду я уже не лежал, а сидел. Так прямо, что мышцы тут же начали ныть.
— Не резко. Плавно. Время реакции, — немногословно пояснил блондин, разворачивая то, что притащил с собой.
Ну спасибочки! Может, в следующий раз будем предупреждать заблаговременно? А то до какого-нибудь из очередных экскурсов в повадки здешней мебели я могу и не дожить.
— Транслятор.
На своей ладони он держал нечто, больше всего напоминающее стеклянный шар. Из тех, сувенирных, которыми торгуют во всех уголках мира. Правда, подставки — две, снизу и сверху. Нет, не подставки. Два тонких ободка, явно неспособных удержать шарик неподвижно на плоской поверхности.
— Не механика. Живой. Живые.
Внутри определенно что-то плавало. Радужные полупрозрачные сгустки вроде кусков слизи или детенышей медуз.
— Знакомиться. Мистер и миссис… — Из произнесенной фамилии я не разобрал ни единого звука. — Месье и мадам. Сударь и сударыня. Супруги.
Вот эти моллюски? Нет, я допускаю, что у морских обитателей тоже могут быть семьи, но какое это имеет значение?
