Впалый во всех местах, состоящий словно из одних углов, длиннорукий и длинноногий, он сидел, скрутившись клубком и не отрывая от меня взгляда глубоко посаженных глаз. А еще время от времени скалился. Хотя, может, лично он считал, что улыбается?
— Человечий дух.
В этот раз, пробираясь между корней, я старался лишний раз не дергаться и уделял внимание поиску еды, а не похотливым прикосновениям, поэтому до конечной точки маршрута добрался уставшим, но не вымотанным.
Чистился плод, как апельсин, и внутри тоже оказался похож на что-то цитрусовое: сок брызнул во все стороны, когда я откусил кусочек.
Что можно сказать? Съедобно. Даже очень. По крайней мере, жидкости много, а значит, жажда мне не грозит. Надеюсь, и питательности будет достаточно. В конце концов, другими пайками тут, похоже, не снабжают, а тюремщики вряд ли заинтересованы в высоком уровне смертности заключенных. Если вспомнить слова бритоголового, то местных растениеводов прежде всего интересуют барыши, значит, все, кто здесь содержится, ждут, пока будут выкуплены.
— Человечий дух.
Вот ведь заладил! Хорошо хоть негромко: не помешает дремать. После сытного обеда, по закону Архимеда, и все такое.
Наверное, я всегда был лохом, еще с детства. Вот что мешало пойти по стопам родителей, тем более склонности были? А если бы и не хватило таланта, всегда смог бы добрать связями. Поступил бы на литературный, считал бы, сколько раз повторяется какое-нибудь слово в чьем-нибудь многотомном собрании сочинений, вел бы пространные исследования не пойми чего…
Нет, упрямился. Заваливал гуманитарные предметы назло непонятно кому. Неудивительно, что мама и папа быстро перестали видеть во мне продолжателя семейного ремесла, и мое существование занимало их постольку-поскольку. Мол, бегает по дому, и пусть бегает. Что было дальше? Добегался.
Он был уступкой обстоятельствам, тогдашний выбор профессии. Удачной, как тогда казалось. Мне предложили, а я и не сопротивлялся. Не мог больше. Истратил всю силу воли в юности, когда полагал, что многое могу решать сам. А в итоге вышло так, что с моими решениями никто и не думал считаться.
Но так стало проще, да. Главное, личной ответственности никакой. Тебе сказали, ты сделал. Не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит…
Блондин ведь этим меня подкупил. Ну и харизмой тоже. Вкрадчиво-улыбчивой. Кто ж мог знать, во что все выльется?
И главное, ничуточки не жалко. Я ведь ничего и никого не бросал. Шагнуть с крыши? Не вопрос! Все равно хоронило бы государство, а не родственники.
Хотя надежды были. На сказку. Всегда ведь хочется верить в чудеса, чтобы щука, золотая рыбка, серый волк и молодильные яблоки, а потом непременно Василиса Прекрасная или Марья Искусница. Вот Премудрых точно не надо, с ними только дуракам хорошо.
Почему-то думалось: если цивилизация развитая, то способна поднять до своего уровня кого угодно. А в действительности калькулятор не рассчитан на применение его неандертальцем. И понятно, что под такого, как я, никто высокие технологии никогда не адаптировал и адаптировать не собирается. Стараться ради единичного и крайне случайного случая? Ха!
Надо было сразу почувствовать подвох и не рассчитывать на многое. А теперь как-то обидно и досадно. Это словно собеседование, на котором ты из кожи вон лез, чтобы себя показать, и интервьюер тобой совершенно доволен, но вот незадача: на ту вакансию, что тебе мила, берут только пышнотелых блондинок. Или одноногих пиратов. Или…
Кстати, о ноге. Затекла, сволочь. И зачем я ей о решетку оперся? Наверное, потому что так прохладнее. Сквознячок эдакий, легкий. Обдувает. Правда, только одно колено. И дует оттуда, где вроде бы никаких вентиляционных ходов нет.
Продирать глаза чертовски не хотелось, но открывшееся зрелище того стоило. Хотя бы потому, что неведение могло обойтись гораздо дороже.
Через всю промежуточную решетчатую камеру, ту, с покатым полом, ко мне была протянута костлявая жилистая рука. И длины этой конечности почти хватало на то, чтобы колыхать воздух аккурат у моей коленки. Изогнутыми, янтарно-желтыми когтями.
— Кушать.
Худосочный сосед, чуть ли не вдавившийся в решетку, скалился и причмокивал, а из уголков его рта обильно текла слюна.
— Кушать…
Это было отвратительно, но странно завораживающе, и я смог стряхнуть нежданно нахлынувшее наваждение, только когда открывшаяся дверь пригласила людоеда к прогулке между корней.
— Чего орешь?
— Ты видел? Ты его видел?
Лохматый парень лениво перевел взгляд в направлении, которое указывала моя рука. Дрожащая, как осиновый лист.
— Кого?
Там было пусто конечно же. Ни следа недавнего кошмара.
— В той каме… в клетке. Рядом со мной.
— Никого нет.
Сейчас-то? Сам вижу, не слепой.
— Он только что выскочил за дверь. Секунду назад.
Широкие плечи чуть заметно приподнялись и тут же опустились:
— Секунду назад я уже пришел.
— Ну две секунды!
На меня посмотрели. Сначала внимательно, потом сочувствующе.
— Ты сколько фруктов съел?
— Один. Нет, два. Или три? Не помню. А что?
— Да так. Доза, похоже, великовата получилась. Для тебя.
— Какая еще доза?
Парень сел, упираясь спиной в дверную створку, и принялся неспешно чистить свой «обед».
— Бывают места и похуже. Здесь настоящий курорт по сравнению с ними. Только к предписаниям лечащего врача нужно прислушиваться, тогда все будет тип-топ.
Ничего не понимаю. Сказать ему об этом? А впрочем, не надо: он наверняка и так все видит. По моему озадаченному лицу.
— Дурынды — те еще перцы, если дело доходит до драки. Злить не рекомендуется, в общем. Но обычно их куда больше интересуют барыши. А ты, я, еще десяток или два счастливчиков, подвернувшихся королевским корсарам, — это товар.
Спасибо, уже знаю. Получив информацию, так сказать, из первых уст.
— Главное в торговле что? Товар должен сохранять свою ценность для покупателя, пока есть шанс на продажу. Условия обеспечены: жри, спи, гуляй. А чтобы вдруг не возникло мысли оставить купцов с носом, к примеру, самоубившись, местное колесо для хомячков крутится не переставая.
И это, пожалуй, уже понятно. По крайней мере, дверь открывается с удивительно грамотно высчитанной периодичностью. В тот самый момент, когда чувствуешь, что почти не способен сделать новый вдох.
— Ты не можешь не жрать эту пакость. Вернее, можешь, конечно, воздерживаться, но… От первого раза никто не отказывается, а потом становится поздно проявлять стойкость.
— Хочешь сказать, эти корешки…
