Плакаться приходили все. Связисты, навигаторы, торговцы, полицейские. Вернее, приходили-то они, чтобы подлатать поврежденную душевную организацию, но в процессе общения с Борей раскрывались по полной программе. Наверное, не в последнюю очередь потому, что могли вести себя привычно. Как раньше. Могли быть уверены в том, что собеседник поймет каждое слово, высказанное и невысказанное.
Думаю, по прошествии пары насыщенных работой дней мы знали о происшедшем если не больше, чем госслужбы, то и ничуть не меньше. Непонятным оставалось лишь одно: почему воз проблем как был, так и остается на прежнем месте.
— Было так страшно, так страшно! Наверное, я никогда не смогу забыть…
— Нет ничего непоправимого, сударыня. К нашему с вами всеобщему счастью. И поверьте, очень хорошо, просто прекрасно, что в вашей памяти так глубоко отпечатались первые минуты растерянности. Вот случись по-другому, тогда нам с вами следовало бы обеспокоиться по-настоящему.
Очередная посетительница со стенаниями об ужасах информационного блэкаута была не первой. Собственно, именно этот вывих сознания Боре и приходилось вправлять в большинстве случаев.
— Я смотрела на свои же руки и никак не могла вспомнить…
Сочетание симптомов, конечно, получалось странноватое.
С одной стороны, все жаловались на вновь и вновь возвращавшиеся в память картинки всеобщей неразберихи, а с другой — отмечали, что некоторое время после отключения инфополя не соображали, кто они и где находятся.
— Я знала, что знаю, как они называются…
Этой женщине еще повезло: сидела дома и не сталкивалась с другими пострадавшими, пока волнения не начали утихать. А вот ее предшественницу угораздило застрять в торговых рядах и метаться вместе с сотнями таких же растерянных и почти обезумевших. Боря приложил много усилий, но… После битого часа мучений, проводив пациентку к дверям, только печально вздохнул.
— Я словно снова оказалась в детстве, в том дне, когда потерялась. Мама велела ждать у кофейной лавки, нарочно купила сладких булочек, но они почему-то слишком быстро закончились…
Ее вылечат. Судя по всполохам, пробегающим под зеленоватой лягушачьей кожей, процесс пошел уже давно и сейчас близится к завершению. Еще несколько минут, и дама уйдет, уверенная в себе и умиротворенная.
— Вокруг было столько людей, совсем незнакомых…
А ведь мне тоже тогда стало страшновато. Когда подумал, что не понимаю ни слова. Но этот испуг прошел фоном, где-то по самой границе осознанного. В конце концов, меня в те минуты тревожила совсем другая неприятность.
— Скоро все придет в норму, сударыня. Мой коллега пропишет вам легкое успокоительное, на всякий случай, но думаю, вам не придется долго его принимать.
Немного взаимных расшаркиваний, капелька напутствий, вишенка заверений на всем этом нерукотворном торте, и в кабинете становится тихо.
Между посетителями Боря всегда берет паузу. Этакую пятиминутку безмолвия, чтобы дать мне возможность передохнуть от шума в голове.
Медузы переводили чужую речь исправно, но лишь когда я внимательно ее слушал. Когда мысленно чуть ли не проговаривал каждое слово. В итоге сознание забивалось кучей совершенно ненужных сведений, от которых едва удавалось избавиться к началу следующего сеанса.
Вот и после страдалицы, забывшей, что руки называются руками, мозг гудел, и следовало бы, закрыв глаза, попробовать расслабиться, но мысль, беспокоившая меня уже второй день подряд, наконец-то превратилась из туманного облачка в нечто почти осязаемое.
— Так они помнили или забыли?
Боря оторвал взгляд от своей планшетки с записями:
— О чем?
— Обо всем. Сразу после.
— Ни то ни другое.
— Что-то третье?
Он поднялся из кресла, подошел ко мне и тронул мой лоб ладонью:
— Тебе надо отдохнуть.
— Наверное. Только сначала объясни.
— Именно сейчас? Это вполне может подождать.
— А я не могу. То есть не хочу. Ждать.
Потому что если промедлю, ниточка, которую едва ухитрился схватить за самый кончик, выскользнет из пальцев, и теперь уже навсегда.
— Ну как хочешь, — пожал плечами Боря. — Но если предохранители вылетят, кто тебя будет чинить?
— Пожалуйста.
— Ладно, ладно…
Он прошелся по кабинету, потягиваясь всем телом.
— Так работает второй контур. В режиме постоянного считывания данных через порты ввода. Но обычно каждому кванту информации о внешней среде сразу сопоставляется нужный код, и ты, говоря проще, не задумываешься о том, что видишь и слышишь, а когда поле помахало всем нам платочком, поток данных хлынул напрямую, заставляя основной контур работать на порядок активнее. Через какое-то время ритм стабилизировался, но самая первая порция впечатлений еще долго будет маячить в сознании. Я тоже очень хорошо помню, что…
Первая, значит? Минуту, может быть, больше, мозги всех на Сотбисе впитывали в себя мельчайшие детали окружающей обстановки? И главное, до сих пор не могут забыть?
Вот оно! Попалось!
— И они могут все рассказать?
— Они?
— Пострадавшие.
— Почему нет? Подавить эти воспоминания насильно практически невозможно, но если вытаскиваешь их наружу, да еще и старательно проговаривая, происходит почти что естественное кодирование.
— Они не будут против, да?
— Кто?
— Люди, которые были в гостинице и уцелели.
— Ах вот ты о чем… — понимающе протянул Боря.
Да, именно об этом.
— Мне нужно знать.
Правда, толком не понимаю что.
— Кто-то мог видеть.
Не вытащить, не оказать помощь: тогда каждый был сам по себе, в прямом смысле слова и вряд ли думал о ближних своих. Но хотя бы краем глаза…
— Зачем? — Он снова уселся за стол, сложив пальцы так же, как во время беседы с очередным пациентом. — Ищешь оправдание?
Вот уж нет. Оно у меня имеется, и давным-давно. С рождения, можно сказать.
Не нужно гладить меня по голове и говорить: ты все сделал правильно. Потому что я все равно не мог сотворить ничего другого.
— Из тех, кто не успел уйти, никто не выжил.
Понимаю. И уже принял как факт.
— И если твой друг был, как ты говоришь, без сознания…
То сам выбраться из рушащегося здания не мог. Разумеется.
— Верить — вовсе не плохо. Даже полезно.
А я верю? Да, Вася не похож на человека, который, вывернувшись из замысловатых ловушек, так легко пропадет в примитивной. Но там, в номере, когда он лежал и не желал шевелиться…
