Я попала в пробку буквально с самого начала сидячей забастовки и теперь могла без труда наблюдать за происходящим спектаклем под открытым небом из окна собственного автомобиля.
Впереди меня стояли несколько таких же «счастливчиков», как и я. Прибывшая почти сразу же милиция просто наблюдала за всем со стороны и успокаивала, как могла, разбушевавшихся автомобилистов — никому не хотелось тратить свое драгоценное время впустую, да к тому же люди так быстро теряют над собой контроль, когда попадают в безвыходное положение. Милиционерам ничего не стоило взять и убрать митингующих с дороги, но они этого почему-то делать не стали. Старший группы, прибывшей из ближайшего отделения, — он был в звании капитана, мне удалось это разглядеть до того, как он залез в милицейский «УАЗ», — долго переговаривался по рации: наверняка советовался с начальством и ждал дальнейших указаний.
Неожиданно для меня, да, думаю, и для других, появился конный патруль из трех человек, все были в касках, в милицейском обмундировании, только сапоги были такие же, как у наездников-спортсменов. В общем, смотрелись они довольно внушительно, а резиновые дубинки у них на поясе бились о бедро, словно шашки казаков. Все трое восседали на вороных жеребцах и у одного из жеребцов были белые звездочки на лбу и на груди.
Гарцуя перед испуганными людьми, патруль начал теснить их к кромке тротуара. Казалось, еще немного, и лошади их затопчут, но ничего подобного, слава богу, не случилось. Только один из патруля, молодой парень, орал во все горло на участников неудавшейся и не поддержанной никем из толпы забастовки и все время грозно размахивал перед их лицами дубинкой. Он был по-настоящему красив и статен, форма ему очень шла. Сейчас, верхом на лошади, этот жестокий, по-видимому, человек казался прекрасным. При других обстоятельствах я ни за что бы не отказалась от его приглашения сходить куда-нибудь вместе и наверняка влюбилась бы, даю вам честное слово. Какие же темные стороны нашей женской души открываются в такие моменты, если мы можем, не задумываясь, любить и обожать самых отъявленных негодяев и подлецов, прощая им буквально все. На этот вопрос еще долго не ответят не только мужчины, но и мы, женщины.
Так, без применения силы, людей оттеснили к милицейским фургонам, расчистив дорогу.
Сработал, как я его называю, инстинкт страха перед властью. Его испытывают даже самые непокорные индивидуумы — уж поверьте мне.
Как все это напоминает эпизоды из нашего прошлого! Известные мне, конечно же, не из личного опыта — тогда меня еще не было на свете, — а из учебников истории и фильмов о революции. Царское правительство, казаки на улицах городов, недовольные уровнем жизни рабочие и крестьяне и так далее и тому подобное. Не хватало еще, чтобы ввели чрезвычайное положение.
Вот тогда будет совсем замечательно, и мирно решить проблемы, возникшие снова не так давно, станет уже нереальным.
Я посмотрела на часы. Десять минут пятого показывали электронные часы на приборной доске. Пятнадцать минут на дорогу, час на то, чтобы привести себя в порядок и подобрать надлежащий туалет по такому случаю. Останется даже время про запас. Думаю, что успею к шести вечера, решила я, выбравшись наконец-то из пробки.
Через шестнадцать минут я подкатила к подъезду нашего с тетей Милой жилища. Поставила машину на сигнализацию и как угорелая влетела в подъезд. Подниматься на свой этаж пришлось пешком — лифт, как всегда, вышел из строя, а чтобы капитально его отремонтировать, ни у кого времени не хватало и руки не доходили. Я имею в виду наше ЖКУ, которое просто по долгу службы обязано заниматься такими вещами и следить за исправностью всей техники в подвластных ему домах, но такое случалось крайне редко.
Успешно преодолев все лестничные пролеты, я открыла своим ключом дверь и вбежала в квартиру, едва не сбив с ног тетю Милу. Занимаясь своими делами, я одновременно успевала общаться с тетей, ведь мы не виделись с ней с самого утра и теперь делились друг с другом своими новостями.
Приняв душ, смыв с себя весь груз накопившихся проблем и почувствовав, что немного приободрилась, я приступила к приведению себя в порядок.
Все вышло, как я и задумывала: без десяти шесть макияж был наложен, прическа сделана, остался лишь последний штрих — вечернее платье. Пусть все будет как можно шикарнее, раз уж это мероприятие носит гордое название «бал».
— Я сварила тебе кофе, Женя, — сказала тетя Мила, появившись из кухни с подносом в руках. Она прошла в гостиную и поставила его на журнальный столик.
— Спасибо, — вежливо поблагодарила я тетю. — Может быть, вот это? — спросила я ее, стоя в одном нижнем белье перед зеркалом и примеряя очередной наряд.
Это было короткое серое платье с воротником-стоечкой и с длинными рукавами. Как раз то, что мне сейчас необходимо, плечи же теперь не оголить, ведь на левом красовался ужасный шрам — тоже мне хирурги-профессионалы, не могли работать поаккуратнее, деньги как-никак за это получили, и немалые. Когда я увидела счет, к моему счастью, уже оплаченный Лагутиной, то чуть не лишилась дара речи — сумма, проставленная прописью, была довольно внушительная.
— Так как насчет этого серого? — снова посоветовалась я с тетей.
Она оценивающим взглядом осмотрела меня с ног до головы и вынесла свой вердикт:
— С черными замшевыми туфлями на высоком каблуке будет смотреться шикарно, — сказала тетя Мила и начала разливать из кофейника по чашкам дымящийся смоляной напиток, а потом добавила, не смогла удержаться от очередного комплимента в мой адрес:
— Ты же знаешь, Женя, на тебе все смотрится хорошо.
— Вы мне льстите, — совсем смутившись, ответила я. — Просто это платье из любой дурнушки сделает Ким Бессингер. Так и быть, решено, я надеваю его.
Тетя застегнула мне молнию сзади, и тут я увидела отражение ее лица в трюмо. Хотя она всегда умело скрывала все свои эмоции, но на этот раз их мог не заметить только слепой: в ее глазах читались озабоченность и некоторая тревога. После того как тетя помогла мне облачиться в вечерний наряд, она прошла на свое любимое место — в кресло рядом с журнальным столиком, — взяла чашку и сделала маленький глоток.
— Тетя Мила, вы чем-то взволнованы? — спросила я ее напрямик. Она подняла удивленные глаза, делая вид, что не понимает, о чем это я говорю.
— С чего ты взяла, девочка моя? — удивилась она.
— Ну глаза у меня пока на месте, как уж тут не заметить. Первый раз вижу вас, тетя, в таком настроении, — продолжала я настаивать на своем. Тетя немного помолчала, но потом все-таки сказала:
— Не нравится мне, что ты связываешься с этой ресторанной певичкой, — начала она. — Лагутина тебя обязательно втянет в какую-нибудь авантюру.
— Тетя, вы к ней несправедливы. И вовсе Лагутина не ресторанная певичка, голос у нее роскошный, — попыталась я смягчить твердую настроенность тети Милы против Лагутиной, — был когда-то, пять лет уже прошло с тех пор, как случилось это несчастье, хорошо еще, что опухоль оказалась доброкачественной, — добавила я, сделав существенную оговорку.
