Длинный прыжок с лестницы Швед завершил на спине Щелокова, врезавшись в нее обеими ногами. Этот мощный удар отшвырнул борющихся в угол. Двое противников упали на зеленый артефакт, сразу стало темно. Потом последовала яркая вспышка, и Алекс ослеп. Он попятился, наткнулся спиной на мягкое – и это мягкое взвизгнуло голосом Яны. В углу, куда отлетели борющиеся за автомат краевец и Щелоков, что-то обвалилось с тяжелым грохотом, пол вздрогнул, сверху, с потолка, посыпались сырые липкие ошметки…
Алекс зажмурился, потом открыл глаза – зрение еще не восстановилось полностью, но он разглядел спичку, горящую в руке Шведа. В углу зияла яма, в которой раскачивались гибкие корни, вылезшие из-под пола. Похоже, точно такие же, как те, что оплели лестницу. И ни звука оттуда не доносилось.
– Артефакт разрядился, – заявил в темноте Швед. – Сильная штука, пол пробила, и эти двое туда рухнули.
Он поднес догорающую спичу в дыре в полу и осторожно заглянул.
– Не видно ничего, только эта растительность.
– Швед, ты как сюда попал? – спросила Яна из-за спины Алекса.
– Ногами пришел, – невозмутимо ответил отшельник. – Слышу, что-то стучит. Мерно так, ровно… У вас внизу тихо, я и пошел глянуть, что там такое колотит. Вижу, Щавель притаился над лестницей и куском бетона постукивает по стене. Я сперва удивился, а потом вижу – из норы парень лезет, краевец. Любопытный, значит, был. Щелоков его быстро уделал и вниз поволок. Я, конечно, следом. Остальные армейцы там лежат, снаружи, не шевелятся, а этот оклемался. Крепкий оказался. Вот какая штука.
Спичка погасла.
– Что это рвануло? – спросил Алекс, он все еще плохо видел и тер глаза. – Яркая вспышка получилась.
– А Лес его знает.
– Вроде артефакт какой-то, – вставила Яна. – Краевцы для освещения использовали. Но мне другое интересно: долго мы будем здесь топтаться?
– Артефакт, я тоже так думаю, – подтвердил Швед. – И мы не здесь топчемся, а отсюда. Я, во всяком случае.
Алекс, вытирая слезящиеся глаза, пошел за Шведом. Сперва ориентиром служила освещенная комната с проломом в потолке – та, через которую спустились они с Яной. Из нее вели три коридора. Во всех трех был непроглядный мрак, и Швед задумался, какое направление выбрать. Насколько позволял разглядеть скудный свет из дыры сверху, все три выглядели одинаково. Сквозь раскрошенный бетон стен торчали корни, с потолка свешивались бороды мха. Под ногами мягко пружинили гниющие растительные ошметки непонятно какого происхождения. Не ветки и не листья – здесь, в темноте, все было белесым, бесцветным и мягким.
Швед зажег еще одну спичку, понаблюдал, как ровно, не отклоняясь сквозняком, горит огонек. Тут заговорила Яна:
– Вон там нужно проверить! Я чувствую.
– Что, пигалица?
– Что, что… добыча там. Давай, Швед, топай. Доверься моему опыту.
Швед подал плечами и направился туда, где чутье девушки сулило добычу. На ходу он тихо бормотал, что, в конце концов, можно поочередно проверить все три варианта. Рано или поздно встретятся Сивин с Маком. Почему бы, for at opsummere, не начать именно с этого коридора?
Коридор, выбранный Яной, тянулся метров на тридцать. Только поначалу казалось, что в нем стоит темень, потом Алекс сообразил, что различает контуры стен и свисающие с низкого потолка наросты. Растительность, покрывающая стены, слегка светилась. Если рядом горела спичка или светился артефакт краевцев, этого тусклого мерцания было не различить, но сейчас оно заметно. Затем впереди показался прямоугольник дверного проема, подсвеченный красноватым. Свечение слегка пульсировало.
– Что это? – прошептала Яна.
Никто не ответил. Швед, шагавший первым, остановился перед входом в освещенное красным помещение. Алекс выглянул из-за его плеча. За прямоугольным проемом тянулся длинный зал. Не очень широкий, но уходящий так далеко, что дальний конец было не разглядеть. Вдоль потолка тянулись трубы, увешанные наростами мха. От них спускались вертикальные отростки, которые заканчивались коническими расширениями – наверняка система полива. Сейчас вся конструкция была изломана, искорежена проросшими сквозь стены и свод склизкими корнями. Мерно капала вода. Под каждым патрубком высилась цилиндрическая клетка, внутри некоторых буйно расцвели какие-то растения, выпустившие красные цветы. Лепестки мягко светились. Этот свет и был заметен из коридора.
Швед, пригнувшись, бесшумно проскользнул в зал. Алекс не видел ничего подозрительного, но поза отшельника дышала таким напряжением, что и он забеспокоился.
Швед крался вдоль вереницы цилиндрических клеток, Алекс держался позади него. Яна оказалась последней. Поперек прохода разлеглись изогнутые перекрученные корни. Белесые, полупрозрачные, они тянулись во все стороны, скрывались в клетках среди листьев, выныривали из зарослей и уходили в темноту. Между насквозь проржавевшими прутьями мерцали красные мясистые лепестки цветов. Где-то в глубине бесконечного зала раздался шорох. Потом что-то тяжелое со скрежетом сдвинулось, и еще раз… кто-то копошился в красном полумраке.
Переступая через корни, Алекс шел за Шведом и не видел впереди ничего, кроме спины спутника. Сквозь скрежет и шорох донесся голос Сивина:
– Вот здесь, точно говорю. Не зря Лес это место отметил!
Швед остановился, и Алекс тоже замер, прислушиваясь. Они уже почти пересекли длинный зал, впереди показалась стена и дверной проем. Дверей здесь не было, ни на входе, ни у спуска в подвал, даже следов не осталось, только ржавые петли. И в этом месте тоже в бетоне зиял прямоугольный провал. А сама стена оказалась пересечена трещинами и частично разрушена. Сквозь отверстия проникали корни. Каким-то неведомым чутьем Алекс ощутил – эти корни не такие, как те, что идут от растений в клетках, это отростки того чудовищно разросшегося дерева, которое пронзило здание насквозь. Того самого, которое перерубил Швед. Но здесь-то нижняя часть, и она жива. У краевцев имелось какое-то освещение, прямоугольный проем в искалеченной стене был подсвечен изнутри, там двигались тени. Сивин с Маком находились за стеной, в соседнем отсеке. Они что-то двигали, от них-то и шум.
Достигнув стены, Швед свернул и направился к дверному проему, а Алекс отыскал достаточно широкую щель, чтобы глянуть, что происходит внутри. Вот это помещение точно было лабораторией. Только от оборудования почти ничего не осталось. Дерево, чьи толстые ветки неплохо порезвились наверху, основательно поработало и здесь – только корнями. Здесь когда-то стояла различная аппаратура, но сейчас все было изломано и сплющено. Складывалось впечатление, что дерево нарочно выпускало корни там, где находились приборы, и целенаправленно уничтожило все деяния рук человеческих. На установках не осталось ни одной шкалы с целым стеклом, ни единого цельного кожуха. Стальные стенки были смяты и пробиты насквозь гибкими отростками корней, провода вывернуты из креплений, сами приборы раскурочены, раздавлены – в этом месте корни налились тяжелыми припухлостями, чтобы набрать вес.
