Враждебно скрипя, профессор таки согласился отвести Карамо в склеп.
— Видите, некоторых успехов я добился, — похмыкивал он, обходя стеклянные саркофаги. — Годами сохраняю их живыми. Если, проснувшись, они останутся в своём уме…
— Сон в чёрном эфире, — шептал Карамо, озирая истощённые тела, застывшие в мертвенном свете. — Хотел бы я знать, что им снится…
— …у обоих мозг даёт сбивчивые токи. Несомненно, в их сознании что-то происходит. Они могут проснуться. Тогда… тогда я смогу предложить верный способ летать между планетами во сне, как мориорцы. Даже дольше!
— Сделайте это, учитель. Вы внесёте величайший вклад в науку. А я… возьму на себя заботы о ней. — Сняв золотой перстень с рубином, Карамо возложил его на саркофаг. Затем поцеловал ледяное стекло над лицом стриженой Вербы. Его вздох лёг на гладь туманным пятном.
— Вы всё такой же влюбчивый, Турман, — осуждающе кряхтел профессор, оглядывая приборы, которые поддерживали жизнь спящих. — Помнится, ни одной юбки не пропускали. При вас даже лаборантка Синура, старая дева и змея, кокетничала как молоденькая.
— Это осталось в прошлом!.. Синура — та, с бельмом? где она теперь?
— Стала монахиней Ордена милосердия — замаливает участие в моих экспериментах. Служит здесь, при лазарете — сестра Мана. Ко мне ни ногой. Лучше и вы к ней не ходите, не смущайте — что былое ворошить?.. А вот насчёт того, что вы остепенились — бросьте, Турман! Люди не меняются, по себе знаю. Как меня звали «безумным учёным», так и осталось. Вот и вы — едва увидели девицу, тотчас ей перстенёк, хе-хе.
— Не ради красы. — Кавалер взглянул на тело под стеклом. Девушка скорей напоминала мощи святой мученицы в прозрачной раке, чем прелестницу.
«Боже!.. в семнадцать лет! Отказаться от всех радостей, от любви… ради чего? Кто отвечал ей, с кем она говорила там, за немыслимым пределом?.. Джани Трисильян тоже семнадцать, но какова разница! Одна поёт, услаждая театралов, окружена поклонниками, срывает цветы блаженства, а эта…»
— Если она решилась говорить с небом, хотя знала, что это может стоить ей жизни… На всём свете нет столько золота, чтобы сложить к её ногам.
— Всё бы вам пафосные речи говорить, голубчик. Сами-то золото в науку вкладывали, чуть не платье с плеч снимали — ради свитков…
— Ради святыни, гере учитель, — сурово выпрямился Карамо.
— …и подопытных умыкнули, как вейский пират, — брюзжал Картерет. — Чем я теперь буду заниматься, по вашей милости? Пробуждение мумий — нелёгкое дело, тем более в одиночку, всего с двумя ассистентами…
— Вопросы наследственности вам интересны? — подумав, спросил кавалер. — Передача свойств через поколения… Помнится, прежде вы ставили опыты… с горохом, если не ошибаюсь.
Профессор отмахнулся:
— Эту возню я давно забросил. Результаты путаные!
— Попробуйте с животными.
— Милый Турман!.. Полагаете, моего века хватит проследить, какие рога и хвосты будут в новых поколениях коров?
— Тогда — мыши. Плодятся с сумасшедшей скоростью. Содержать их не накладно, граф оплатит.
— Терпеть не могу мышиный запах.
— Ну а кошки? Имея сотню кошек, за два-три года наблюдений…
— Турман, — ехидно сощурился Картерет, — сознайтесь-ка — вы что-то замышляете? Выкладывайте начистоту.
Поколебавшись, Карамо подошёл к профессору вплотную и заговорил тихо, почти на ухо. Вначале старый Рикс внимал словам кавалера со скептической гримасой, затем морщинистое лицо его стало серьёзным; наконец, губы старика сложились в хитрой улыбке:
— Хм… Кажется, вы не зря посещали мои лекции — научились глубоко думать. Я принимаю ваш заказ.
К концу месяца хлебника с полярных морей прорвались холодные ветра. Низкие тучи затянули небо, то и дело лился унылый дождь. Будь в Гатаре урожай, как прежде, в церквах бы толпами молились о безоблачной погоде — не дай бог хлеба полягут!..
Но теперь вместо пшеницы — бурьян, поля изрыты фугасами, перекопаны траншеями.
Позиционная война!
Медленно, как палаческий ошейник, сжималось кольцо мёртвой зоны вокруг места, где полгода назад упала «тёмная звезда». Отдельный корпус «охотников за звёздами» мало-помалу теснил дьяволов к их кратеру — выслеживая подкопы и тоннели, подрывая их и заливая кислотой, пуская в подземные ходы ядовитый газ.
— Всю мать-землю протравим, — сокрушались те солдатики, кто из крестьян. — Как тут теперь пахать, как сеять?.. Одна колючая проволока вырастет.
На горелых чёрных пустошах высились горбами туши разбитых «черепах» и «ходоков». Инопланетные бронемашины в пробоинах от ракет и снарядов, выжженные изнутри, влипли в запёкшуюся слизь, что заменяла этим чудовищам кровь. Уже готовились трофейные команды — пилить их корпуса. Пенистая мориорская броня — ценный стратегический материал, такой на Мире не выплавишь!
— Они появляются всё реже… — Штабс-капитан Вельтер в бинокль осматривал гребнистый боевой механизм, расстрелянный артиллеристами. — А весной кратер плодил их десятками.
— И свежих «черепах» давно не видно, — заметил фельдфебель.
— Что, соскучился?
— Храни бог! На переднем крае, да с ручной ракетой, против восьминога… Одним лучом батальон скосит, помолиться не успеешь.
— Теперь-то они присмирели. — Аршин за аршином офицер пристально изучал дырявый корпус «ходока» — есть ли внутри кто живой?.. Хотя после такого попадания живых быть не должно.
«Нам бы эта руина пригодилась. Для корректировщиков огня — отличное укрытие».
Ещё на триста мер ближе к ямине, где зарылся в грунт корабль пришельцев! Если так двигаться, то к осени, ещё до снега, можно подойти к кратеру вплотную — и тогда…
«Заморим их в норах, как крыс. Все отдушины, все входы-выходы — залить бетоном, поставить стражу, врыть сейсмографы Тор-Майда. Отрапортуем: „Ваше Величество, противник подавлен!“ Отпускной билет, сесть в вагон — и к жене, к моей лапушке… Заждалась. Да, обязательно взять с собой кошку. „Милая, смотри — вот Миса, наша фронтовая киса. Она выследила семьдесят три подкопа, сам государь назначил ей пожизненный паёк…“».
Увы, до полной победы — как ползком по этой грязи, перемешанной с осколками и пеплом. Тёмное небо, серый дождь, а вдали — тоскливый вой уродов.
— Завтра в ночь устроим туда вылазку. Приманки для уродов наготове?
— Так точно, гере штабс-капитан. В провиантском складе на льду дожидаются. Эх, жаль поросят впустую скармливать!.. Их бы в суп, на жаркое… Может, лучше собак настреляем? — смело предложил фельдфебель. — Урод нынче голодный, на любое мясо кинется. Им, тварям, скучно одну траву жрать, и ту огнемётчики пожгли…
— Неделю охотиться будешь, трата времени.
На поросёнка урод шёл как одержимый. Разложи пяток тушек, к утру будет с гарантией пять мёртвых тварей, или больше. Сами кроты на это угощение не клюнут — умные, — а их живые машины безмозглы, пожирают всё съедобное. Где им понять, чем поросёнок приправлен.
