Чтобы отвлечься от неизбежной в таких случаях скуки, кавалер похаживал по кабинету, рассматривая ковры и редкости, собранные посланником в Гуше.
На инкрустированных перламутром полочках красовались бронзовые буты — благостные, сонливые, с застывшими в замысловатых жестах руками, с маслеными улыбками, — серебряные храмовые танцовщицы в венцах и подвесках, с выпуклыми обнажёнными грудями, в набедренниках и ножных браслетах, запечатлённые в причудливых фигурах танца. Рядом резные ониксовые статуэтки из Фаранге — бог-волк, богиня-кошка, полное собрание идолов.
«Должно быть, он сильно увлёкся кротихами, раз начал дерзить. Тем хуже для него. Три любовницы так могут обработать, что молодой человек начнёт исполнять их волю — не свою. А может… уже исполняет? Надо посоветовать Галарди — пусть проверит исходящую диппочту из Панака. Чьи решения Глинт продвигает в жизнь? Государей, царя Лала или…»
Неслышно вошёл кто-то младший из посольских — даже скорей вбежал на цыпочках, — бегло поклонился Карамо и стал шептать Глинту на ухо. На гладком лице посланника появилось выражение растерянности.
— Не может быть, — выговорил он, вставая. — Вы смотрели везде?
— Солдаты проверили все закоулки… — донеслось до слуха кавалера. Заинтересовавшись, он поспешил незаметно приблизиться. Быстрый разговор тем временем продолжался:
— А караулы?
— Ничего не видели.
— Но ещё сегодня утром они…
— Да, танцоркам подавали завтрак, они кушали, но потом…
— Продолжайте искать!
— Вскройте пол, — не скрывая, что подслушивал, вмешался Карамо, — если они жили в первом этаже.
— Гере кавалер, наш разговор для вас не предназначен!
Между тем Карамо чувствовал себя так, словно у него на рынке карманник вытянул кошель с тысячью унций — и скрылся без следа.
«И как мне после этого лететь в Кивиту? с чем? Раззява, ротозей — мало того, что взял в дом девок из кратера, так ещё позволил им удрать!»
— Гере посланник, под Пришлым Селищем — кротовые ходы. По меньшей мере один ход — именно по нему ушли ваши… служанки. Позаботьтесь вызвать сапёров, пусть найдут и перекроют лаз. Дарственную — мне.
Тон гостя не допускал возражений, и Глинт сбавил гонор. Похоже, он сожалел о своей эскападе, но пока не решил, как загладить происшедшее.
— Надеюсь, вы не считаете, что я скрываю девиц?
— Нисколько. Но… — Он посмотрел на служащего так, что тот поспешил выйти, — сейчас вы изложите все обстоятельства, связанные с их появлением у вас. Подробно. Имена, внешность, привычки — любые мелочи. Тогда я передам на материк, что вы исполнили приказ в точности.
«Зов. Может, какое-то время рабыни противились ему, но зов не выбирает: „Ты иди, а ты останься“. Потом сломались. Стан стягивает кротов к себе… Неужели звезда упадёт прямо сюда?»
— Ишь, воструха! какие коленца выделывает! — со смехом удивлялись унтеры, солдаты и матросы, сбежавшиеся поглазеть, что за диковинного зверя привёз «Морской Бык».
На большом солнечном дворе Хайта показывала всем Анчутку — по команде хозяйки восьминогая свинья ложилась на спину, виляла толстым хвостом на счёт «раз-два-три-четыре», сколько сказано, и делала разные фокусы. Языком выхватывала трубку изо рта фельдфебеля и возвращала ему в руку, а с солдата сняла кепи, подкинула и языком поймала!
— Ах ты, гром в душу, вот так скотина!
— Умнющая, хоть в рекруты бери.
— Моя животинка прожорлива, надо кормить! — Хайта, усвоив в столице, зачем нищему шапка, бегала по кругу зрителей с протянутым кепи. Довольная представлением солдатня сыпала лики и гула-гула, скоро от тяжести монет кепи в руке обвисло.
— Эй, золотинка, ты какого флота юнга?
— Что ж это делается, братцы, — на Большой земле парней не стало, стали девчонок в войско брать? Эх, теперь повоюем!..
Спешили на хохот толпы и торговые агенты, и посольские сотрудники, и прекрасный пол Пришлого Селища. Смекнув, что подтянулись люди побогаче, Хайта проворно ссыпала прибыль в карманы — аж штаны обвисли, — и звонко закричала, потрясая головным убором:
— Дамочки и господа, все пожалуйте сюда! Чудо света, говорящая свинья, поёт и лопочет, кушать хочет!
— А ну-ка!
— Анчутка, покажи почтеннейшей публике, как девица утром умывается.
Сев на хвост, пата принялась тереть морду четырьмя передними лапами, пофыркивая и отдуваясь ноздрями. У неё уже заметно отросли пальцы, но они оставались куцапыми и твёрдыми, как копытца. Публика изнемогала, аплодировала, торговые стали кидать в кепи даже четвертаки.
— Теперь — как барская дочка красоту наводит.
— Га-га-га! — покатывались вокруг.
— А как в столице на паперти просят?
— Пода-а-айте Ока пречистого ради! — утробно завыла Анчутка, умильно сложив передние лапы.
Гром оваций! Лишь седоватый, прокалённый солнцем Якатана унтер нахмурился, качая головой:
— Не по вере это, чтоб зверина Око поминала. Взглянул бы поп на это — от кого у свиньи речь, от Бога ли…
Прибавил и сосед в толпе, кондуктор флотского экипажа:
— Видывал я тварей многоногих. Нас десантом на Мулун послали — отстреливать их. Веришь ли, друг — с картечницы по ним палили, так даже полумёртвые рычали и кусать хотели. Дьявольские они…
— Ай, перестаньте! — игриво хлопнула его веером по руке зазноба, прачка секретарского отдела. — Видите, свинка дрессированная, ради Ока просит. Почти что верующая.
— Ну, пускай осенится и символ веры нам прочтёт.
— Ты, друг кондуктор, не кощунствуй. Тут бы «серпов» призвать да расследовать, как полагается, а мы гогочем.
— Покажи, как жандарм важничает, — приказала Хайта, чутким ухом уловив недобрый разговор.
Надув брюхо, Пата почти по-человечески упёрла лапы в бока и загаркала широкой пастью:
— Деньгу дай! Курицу дай! Всех пороть!
Тут даже ворчуны оттаяли, а прочие вконец сомлели со смеху. Одни верили в Гром крепко, другие мягче, но тёмно-синих недолюбливали все, и шуточки о них встречали на «ура».
— Кто же тебя, милочка, в форму со штанами нарядил? — приласкала Хайту прачка, пока другие обступили пату и наперебой командовали: «Скажи — револьвер! Нет, пусть скажет — дурак! это про тебя». — Одно дело вейки, они с малявок в штанцах бегают, а ты вроде наша.
— Лучше скажи, зачем ошейник носишь? — сурово спросил унтер, твёрдо помнивший о вере, ереси и дьяволах с алой планеты.
— Осмелюсь доложить — по столичной моде, гере старший унтер-офицер! Так дамы дворянские ходят, — бодро отрапортовала златовласка, встав навытяжку.
Строевое обращение ему понравилось, но он таки заметил:
