Наверно, ещё два месяца назад госпожа Ева и представить себе не могла, что согласится заночевать в подобной дыре хотя бы раз. Жизнь не позволила выбирать. Иана, воспитанная в гораздо более спартанском стиле, излучала бодрость и уверенность, далёкие от её настоящих чувств. Каждое утро перед рассветом, кроме совсем уж штормовых дней, она запрягала в повозку старого мерина и везла рыбу на нирайнский рынок. И если поначалу ей приходилось изображать из себя базарную торговку, то с каждой неделей превращалась в неё всё больше. Вот уж и голос охрип от воплей «све-ежая рыба!», «прекра-асная рыба», руки покраснели, лицо обветрилось. Мешковатая одежда скрыла изящество благородной синьоры. Запах селёдки пропитал её, кажется, до позвоночника.
Естественно, она не летала. Крыло уехало с каретой, на вьючной лошади его не скрыть.
Ева не выходила из дома ни разу, кроме как на порог и по ночам. При всём желании она не могла изобразить из себя простолюдинку. Вдобавок, именно на неё с братом объявлена охота. Поэтому освоила шитьё и готовку, стирку и уборку в доме. В их тандеме, слаженном как семья, Иана выполняла мужскую, а Ева — женскую роль.
Звук копыт и скрип тележных колёс незадолго до заката возвестил о возвращении черноглазой синьоры с базарных торгов.
— Дорогая! Ну что там?
Иана устало бросила на скамью холщовую сумку. Скамья, естественно, деревянная, как и две лавки для сна, едва прикрытые дерюгой. Посреди единственной комнаты — кривоватый стол с колодами вместо стульев, сбоку небольшая печка, наполняющая халупу теплом и угаром. Солнце освещало это великолепие через мутноватые окошки в четыре ладони шириной.
— Сегодня что-то плохо. Совсем не хотят покупать.
— Я не о том! Мочи нет… Что в порту?
Девушка развязала серый платок, практически чистый, если не считать нескольких приставших чешуек.
— Без изменений. Снуют гвардейцы герцога Мейкдона в фиолетовом и местные в синем. Зыркают по сторонам и друг на друга. Похоже, собираются сидеть здесь годами. Наверно, если бы знала, как мы застрянем, под дулом револьвера заставила бы рыбака отвезти нас глубоко в океан, а там просить о помощи любое судно, следующее в Ламбрию.
— А сейчас?
— Поздно. Ни один человек в своём уме не отважиться отойти за пределы видимости от берега. Даже под угрозой дырки в голове. Надо возвращаться.
— Куда? — охнула Ева.
— В Кетрик, ближе к столице. От нас этого не ждут. Потом на юг или на север, подальше от Нирайна. Там тоже есть бухты и небольшие порты.
— Нет… Сравнительно приличных — пара всего, и они тоже наверняка перекрыты. Остальные рыбацкие да для каботажного плаванья. Послушай, подруга… я уже давно перестала считать тебя слугой…
— Верно, Ева. Тем более второй месяц не платишь жалование.
— Как только доберёмся — непременно возмещу весь мой долг. Так вот… отправляйся в Ламбрию сама.
— И оставить тебя здесь? Одну?!
— Наша миссия дороже моих удобств. И даже самой жизни.
Иана присела на скамью.
— Не выйдет, — сказала она после короткого размышления. — Не смогу изобразить торговку рыбой, накопившую денег на океанский переезд. Мигом раскусят. Если бы кому-то другому поручить, не с явными признаками икарийского благородного.
— В такую опасную миссию? Кто же согласится? Разве что отважные безумцы, кинувшиеся на отряд наёмников Мейкдона. Кстати, ты полагала, что мы о них обязательно услышим.
— В этой глуши — вряд ли. Да и на базаре я ловлю сплетни слишком уж местного значения. Из столицы что-то донесётся, если войну объявят или император умрёт.
Она не сказала, что в числе долетевших слухов был и о погибшем мессире в чёрной карете без родовых гербов и вензелей. Не зная наверняка, что это Эрланд, не стала зря расстраивать Еву. Та, конечно, понимает: отсутствие брата в порту — дурной признак. Но надежда живёт всегда, если не убита насмерть.
Вспоминая мечту госпожи о благородном рыцаре-защитнике, огорчила её:
— А что касается молодых смельчаков, они в тот раз пришли к нам на помощь совершенно случайно. Нельзя слишком часто надеяться на случаи. Особенно в делах, касающихся судьбы всего мира.
Иана подумала, что подобные нравоучительные слова звучат слишком высокопарно из уст торговки рыбой, в которую она превратилась.
Глава восьмая
Ноябрь принял вахту на погодном посту и резким осенним ветром сорвал остатки листвы в парках Леонидии, омыв город холодными дождевыми струями. Приведя в порядок свою резиденцию, он успокоился.
Алекс вышел на службу в качестве практически унизительном. Пока не снят лубок с левой руки, лететь в воздушный патруль не рекомендуется. Легион кормит и даёт крышу над головой, но начисление жалования останавливается, здесь не принято болеть, даже если болячки получены на боевом посту. С деньгами как всегда — их гораздо меньше, чем хотелось бы.
И он нарезал круги по улицам Леонидии верхом, в составе отряда всадников, сопровождаемых крытой повозкой с толстыми стенками для перевозки арестантов, ни одного дня не оставшейся без пассажиров, естественно — в компании Марка, который почти уже свыкся с таким положением и несколько даже прибавил веса.
— Честное слово, мысль, что не стану высокородным, здорово меня донимала… дней пять. А потом я решил — если Всевышний не захотел дать мне способностей, то оно и к лучшему. Через год получу прим-офицера. И поверь — здесь тоже делаются деньги. О, не строй такое лицо. Я не продажный, как городская полиция. Но иногда нет ничего проще, чем обеспечить охрану при встрече знатных персон, не доверяющих друг другу и особенно гвардейцам собеседника. Груз кое-какой сопроводить.
— Опий?
— Ну, зачем же, — Марк горделиво подкрутил ус. — Я хочу остаться правильным, жениться даже, чтобы на мою жену и наследников не показывали пальцем.
— И как? Не появилось никого на примете?
— Увы, Алекс. Более того, обнаружил, что на патрули легиона некоторые горожане смотрят с предрассудком, не понимая разницу между нами, почти гвардейцами, и обычной полицейской стражей.
— Дай — угадаю. Не оставляешь надежды найти чистокровную вдовушку-синьору, чтобы твои дети наверняка заработали лётный шеврон?
— В самую глубину души смотришь.
Они миновали центральные бульвары, углубившись в аллею между парком, примыкающим к кладбищу, и глухими задними стенами квартала торговцев средней руки. В дневное время место не слишком оживлённое, скорее проездное, поэтому старший группы — опытный кавалерийский унтер — нахмурился, увидев впереди необычную суету, и махнул рукой, призывая ускорить шаг. Двое новичков-унтеров и сержанты подстегнули коней.
— Легавые! — раздался пронзительный вопль, совсем не характерный для законопослушных обывателей. Молодчики явно не могли обрадоваться прибытию военных, ибо занимались излюбленным промыслом черни, а именно — грабили карету. Более того, оценив своё численное преимущество — дюжина против шестерых легионеров и двух раненых охранников, один из которых буквально рухнул у дверцы, — злоумышленники не кинулись наутёк, а навели револьверы и наставили шпаги на военных.
