Горан подобного сувенира не получил. Но и не был расстроен. Долгие беседы с ламой что-то расставили по местам в его душе.
Монахи посоветовали не брать лошадей, они падут ещё до перевала. Зимой его покорит только самое выносливое существо на планете — человек, богатый внутренней Силой.
— Почувствуешь внутреннюю потребность к совершенствованию — наши двери для тебя открыты, — сказал на прощанье лама.
Глава тридцать третья
Бытует такая примета: если в казармах столичного легиона первым встречным окажется Марк Тэйлс, день удастся. Он не ангел во плоти, весьма часто — наоборот. Но всегда приветлив, искренне рад встрече, поможет чем сможет, подкинет пяток монет и не сразу напомнит об отдаче, с готовностью составит компанию на дуэли и в кабаке. Одна беда — с ним никуда не слетаешь на пару.
Увидев старого друга, Алекс тотчас выбросил из головы остальные проблемы. Хотя бы на время. Да и на ком ещё проверить подарок лам?
— Куда ты меня тащишь? — проворчал Марк, которого принудительно отбуксировать не просто. По массе он уже превзошёл летающих офицеров раза в полтора.
— В комнату Горана. Там нам никто не помешает.
— Ты не слишком увлёкся пристрастиями герцога Мейкдона? — неприятно пошутил легионер, однако повиновался.
Заперев дверь изнутри, Алекс вытащил блестящий шарик.
— Пока — просто слушай, вопросы позже задашь.
Марк хмыкнул и выразительно показал на голову, намекая: не подморозился ли в горах, дружок?
— Смотри сюда и не моргай.
Переполненный скепсисом, толстяк практически моментально впал в транс, отчего его тёмно-синие глаза превратились в две тусклые пуговицы, веки опустились до половины, рот приоткрылся, а усы — обвисли.
Алекс размеренно и отчётливо принялся за рассказ, что означает небо для тея.
— Скользишь в облаках, равный ветру. Выше птиц. Выше суеты и низменных страстей. Преодолев непонятное ограничение, навязанное Всевышним. Победив собственный страх. Сравнявшись с ангелами!
Легионер даже не пошевелился. Лама утверждал, что тот будет слышать и воспринимать гораздо лучше, чем бодрствущий. Захотелось разбудить его, прервать странный, неестественный сон… Но лама учил иначе.
— Ты хочешь этого, Марк! Ты страдаешь без полёта! И можешь достичь высоты! Ты веришь в себя… веришь, что Сила тебе подвластна. Она живёт внутри огромным огненным зверем, могучая и послушная. Её много, Марк! Её хватит надолго! Она поднимет тебя в синее небо!
Наверно, никогда в жизни Алекс не был столь убедителен, говоря то, что чувствовал сам.
— Сила в тебе! Она бурлит! Ей нужен выход! И выход этот — в полёте. Через минуту ты забудешь мои слова, но усвоишь твёрдо: отныне небо — твоё. Сила — твоя. Скоро мы выйдем наружу, и ты взлетишь. А сейчас на счёт «три» — просыпайся. Раз! Сила распирает. Два! Сила рвётся на свободу! Три! Подъём!
Марк растерянно моргнул.
— Что со мной было? А ты чего мокрый весь?
— Не тратим время на болтовню! Бежим…
Решивший сегодня не удивляться странностям друга, с виду окончательно сбрендившего, легионер послушно потопал на улицу, в одном камзоле на мороз. Нешуточный в феврале.
Небо белое, а не синее, как в гипнотической мантре. И довольно низкое. К тому же — вечереет. Да какая разница!
Алекс сунул Марку крыло Горана, сам набросил на плечи своё, управляясь с ремнями.
— Разыгрываешь? Я вешу больше быка.
— Плюнь. Прислушайся к себе. Сконцентрируй Силу, как умел полтора года назад. Готов?
Марк отпустил пряжку подвеса на предельную длину и с трудом застегнул сбрую на широкой груди.
— Дьявол! Сила как будто действительно вернулась. Не хуже, когда занимался…
— Брось болтовню! Разбег!
Услышав, что тяжёлый топот сапог прервался, Алекс оглянулся. Получилось! Марк отнюдь не остановился, а начал набор высоты. Пусть вес чрезмерный, крыло мало для него, он взлетел и постепенно приподнялся над плацем легиона.
— Не отставай! Только вверх!
Трудно сказать, донеслись ли до Марка эти слова, перекрываемые злобным февральским ветром, совсем не благоприятным для неопытного летуна, но он упорно продолжил карабкаться в высоту.
Они над крышами домов. Над башнями крепостной стены. Над шпилями соборов!
Алекс увидел крайнее напряжение на лице товарища, кое-как сражающегося с порывистым ветром. Трудно! Но чтобы добраться до этой трудности, Марк преодолел главную — неверие в собственные силы.
Когда он спускался на плац, казалось — заходит на ламбрийский корабль для сброса бомб, перегруженный, на редкость тяжело и не изящно. Это мелочи, основное сделано, и все проблемы за легионера никто не решит. Дальше — сам, только сам.
Глядя на счастливое и ошарашенное лицо Марка, Алексу подумалось: трудно теперь будет убедить людей императора, что ламы отказали в универсальном средстве увеличить летучесть дворянства.
— Не знаю, как благодарить… Я твой должник на веки вечные… Как ты это сделал?
— Никак. Честно. Доходчиво объяснил, что ты справишься. Всё. И ты справился.
Выдыхая морозные клубы пара, здоровяк направился к казарме.
— Надо отметить… Нет! Надо худеть. Если я и с брюхом так поднимаюсь, то в нормальном виде сдам лётную норму прим-офицера.
— А то и фалько. Давай в тепло.
Внутри хорошее настроение у покорителя неба чуть увяло.
— А я сообщу тебе не очень приятную новость.
— Что-то с Ианой?! Она пострадала за ламбрийское происхождение?
— Пострадала, но не из-за этого.
— Говори. Не томи!
Алекс так штурхнул более крупного товарища за отвороты мундира, что тот закачался.
— Была ранена на войне. Оправилась только к тому злосчастному балу, где ты не придумал ничего лучшего, как пригласить на танец Эльзу Мейкдон. Теперь она объявила о помолвке с чистокровным синьором.
— Терон?!
— Да… Будь любезен, убери руку с эфеса шпаги. Он — наш товарищ.
Марк рассказал подробности. Дело не ограничилось треугольником Иана-Алекс-Терон. В рыжеволосого певца без памяти влюбилась Ева Эрланд, пленённая его песнями по дороге из Аделфии в Леонидию. Тот представил её Марку, не оставшемуся равнодушным.
— Словно нас кто-то проклял, дружище. Клянусь Святым Эстинуарием, даже с умыслом невозможно запутать ситуацию сильнее. Иана… не буду уверять, что любит тебя, но её что-то гложет. Отдаёт нашему другу руку, но не сердце. Моя Ева сохнет по Терону, а я вообще в стороне. Никому не нужный, безродный увалень.
Не поручусь, что умысел не имел места, решил Алекс. Слова герцогини на балу врезались в сознание. Если не мой, то ничей… Устроила личную жизнь… Фактически сама призналась в кознях.
