«Охотникова, вы могли бы сделать фантастическую актерскую карьеру», — вторили им преподаватели.
Однако сцена меня мало привлекала. Я предпочитала в жизни быть автором, режиссером и исполнителем одновременно. На сцене актер скован множеством ограничений в виде текста, замысла постановщика и других вещей. Я же любила импровизацию. И практически никогда не повторялась дважды — каждая моя «роль» была в своем роде уникальна и неповторима.
Тети Милы дома не было. Я достала свой гримерный набор и перед большим — во весь рост зеркалом занялась тем, что сама назвала косметическим рукоблудием. Моя сегодняшняя задача не была очень сложной — главное, чтобы меня не могли узнать, и потому я управилась быстро. Через десять минут из дверей квартиры вышла уже не привлекательная двадцатидевятилетняя девушка, а молодой парень с развязными манерами, жевательной резинкой во рту и выражением высокомерного презрения к миру на лице.
Спускаясь по лестнице, я встретила тетю Милу. Она бодро поднималась, неся в руках полиэтиленовый пакет с молоком и хлебом. Я слегка задела ее плечом и невозмутимо прошла дальше.
— Ходят тут всякие, — сердито пробормотала она в мой адрес и продолжила в традиционном духе о невоспитанности нынешней молодежи.
Сдерживая улыбку и по-прежнему сохраняя на лице выражение презрительной невозмутимости, я вышла из подъезда и села в машину. Когда «Фольксваген» тронулся с места, я бросила взгляд на окно тетиной квартиры и увидела ее лицо, на котором удивление уже успело смениться снисходительной укоризной.
— Уже который раз попадаюсь на твои фокусы, — беззвучно задвигались ее губы. Я приветливо помахала ей рукой. Тетя прекрасно была осведомлена о моих способностях, но каждый раз попадалась на мои непроизвольные розыгрыши, как ребенок.
Большой фонтан, у которого должна была состояться встреча, находился в самом центре города. Я оставила машину во дворе одного из близлежащих домов и остаток пути проделала пешком. В это время городской центр и все прилегающие к нему улицы были заполнены праздношатающейся публикой. В качестве позиции для наблюдения я выбрала крайний столик летнего кафе под разноцветным зонтиком с яркой надписью, призывающей пить исключительно пепси-колу. Отсюда был хороший обзор всего пространства вокруг фонтана.
Я посмотрела на часы. Стрелки показывали без пяти минут семь. Мне оставалось только ждать и надеяться на то, что среди всей толпы мне удастся выделить и определить нужного человека. Здесь я могла рассчитывать лишь на собственный опыт, интуицию и удачу. Я расслабленно откинулась на спинку пластмассового кресла, вытянула ноги, затянулась сигаретой и принялась покачивать головой в такт музыке и пить пиво из бочкообразного бокала.
Время шло. Я внимательно следила за площадью вокруг фонтана. Публика была в основном представлена молодежью, которая, словно стая воробьев на проводах, густо облепила все скамейки у фонтана. Пару летних кафе, еще не развернувшихся на полную мощь по причине неокончательной победы тепла, занимала публика посолиднее. Но ни на скамейках, ни за столиками кафе я не выделила ни одного человека, кто бы мог назначить здесь встречу Бену.
Два парня, с озабоченным видом ходившие у фонтана и нетерпеливо поглядывавшие при этом на часы, как потенциальные кандидатуры были довольно быстро отвергнуты. Один, расплывшись в радостной улыбке, подхватил под руку миниатюрную брюнетку в короткой юбке и скорым шагом удалился с ней. Второй же, как выяснилось минутой позже, ожидал парня, который посигналил ему из притормозившей зеленой «девятки».
Время ожидания тянулось, как бесконечная лекция нудного профессора. Минутная стрелка перевалила за пятнадцать минут восьмого. Ни Бена, ни его возможного партнера по встрече видно не было.
«Ну что ж, — мысленно заключила я, — вся эта идея изначально отдавала некоторым авантюризмом».
Но не успела я до конца додумать свою мысль, как мой взгляд натолкнулся на только что появившегося человека; сердце на мгновение замерло, а потом усиленно застучало, как хорошо смазанный двигатель. Человек, которого я выделила из толпы, ничем особенным не отличался от других прохожих.
Есть целый раздел практической психологии, как по мельчайшим деталям поведения выделить, например, в толпе потенциального террориста во время массовых мероприятий или контрабандиста в очереди на таможенный контроль. И нас этому обучали в «Ворошиловке».
Конечно, вероятность ошибки существовала. Этот невысокий человек в вельветовой куртке темно-коричневого цвета, привлекший мое внимание, мог быть кем угодно. Но охотничий азарт уже захлестнул меня. Я положила на стол купюру в качестве платы за пиво и придавила ее бокалом. Затем быстро поднялась и направилась к человеку в вельветовой куртке с самоуверенно-нагловатым видом.
Мне нужно было не только убедиться, что именно этого человека я ждала, но и суметь внушить ему свою принадлежность к обществу Бена и выяснить — существует ли связь между его появлением здесь и неприятностями, обрушившимися на голову цветовода Соболева. Единственный возможный путь для этого заключался в уверенном и беззастенчивом блефе с показными элементами морального превосходства.
Я приблизилась к нему вальяжной походкой, посмотрела ему в глаза сверху вниз, выплюнула жевательную резинку и медленно, небрежно цедя слова, стала говорить.
— Ну? — начала я.
Ответом было заметное удивление на его лице.
— Ну и? — повторила я, сменив интонацию на более снисходительную.
Что-то вроде легкого озарения неожиданно высветилось на угловатом лице моего собеседника. Следуя учению судебного психиатра Чезаре Ломброзо, по отдельным чертам — широкий плоский подбородок, высокие выступающие скулы азиатского типа, заметно расширяющееся на уровне мочек ушей лицо, — этот человек мог быть охарактеризован как личность, склонная к жадности, авантюризму и необдуманным поступкам, на фоне не слишком высокого интеллекта.
Последнее, наверное, и обусловливало появление на его лице следов напряженного хода мысли. Наконец что-то сработало у него в голове, и он произнес:
— Ты кто?
— «Надо встретиться, предлагаю сегодня в семь у большого фонтана. Петрович», — не без некоторого пафоса процитировала я.
Петрович наградил меня недоверчиво-оценивающим взглядом, вспоминая, по-видимому, в уме текст своего сообщения.
— Сейчас, между прочим, четверть восьмого, — со злобными нотками раздражения сказала я, чтобы отвлечь его от сомнений.
— Ты от Чеснока? — осторожно поинтересовался Петрович.
Я презрительно сжала губы и молча кивнула, стараясь показать, что столь очевидная вещь может быть непонятна только безнадежному идиоту и ему. Хотя я сама не очень-то понимала, почему я должна была быть от Чеснока, а не от Бена.
— Почему он сам не пришел? — задал мой собеседник второй вопрос.
Характер отношений между ним, Чесноком и Беном оставался для меня китайской грамотой. Если бы наш разговор продолжился в том же духе, то я легко могла быть раскрыта. Нужно было срочно брать инициативу в свои руки.
