Утром в День благодарения Мирабель просыпается в тоске. Она опасается, что Локи и Дель Рей не позвонят — они не раз подводили ее без всякого зазрения совести. С ними нельзя раздружиться только потому, что ей абсолютно необходима пусть хоть такая необязательная дружба. К тому же для нее они единственный источник информации о вечеринках — «нимановские» девицы ее, одиночку, не жалуют. Она ждет до десяти утра и скидывает им на автоответчики просьбу сообщить адрес праздничного ужина. Если ни одна из этих балаболок не скажет адрес, Мирабель провидит катастрофический день. Во-первых, у нее нет наличных. Во-вторых, даже если б они и были, известно, что в День благодарения все закрыто на лопату, возможен разве что классический ужин, ради которого еще пришлось бы пошариться в телефонном справочнике, да и тащиться, пожалуй, в центр Лос-Анджелеса. Она открывает холодильник и видит жалкую половинку бутерброда, который сберегла с ланча два дня назад. В ужасе сужаются ее коричневые радужки — в этом огрызке, видится ей, и заключен весь ее праздничный обед.
Она отправляется пройтись по пустынной унылой улице перед домом, в надежде, что по возвращении ее встретит красный проблеск на автоответчике.
В коротеньких кварталах вокруг ее дома не происходит абсолютно ничего. Доносится хлопанье автомобильных дверец, невнятные голоса, лай собак, но это звуки бесплотные, отдаленные. Она проходит по школьному двору неподалеку от дома под лязг цепи, бьющейся на ветру об металлический шест. Кругом ни души.
Когда, пригибаясь от ветра, она возвращается домой и поднимается лестнице, уже полдень. Через комнату видно, что красный огонек спасения на автоответчике не мигает. Она опять выходит на улицу и повторяет свой тридцатиминутный обход.
На этот раз она высчитывает, сколько времени реально потребуется Локи и Дель Рей, чтобы ей отзвониться. Придя домой, они, наверно, прослушают сообщение примерно в первые десять минут. Могут быть другие сообщения на автоответчиках, по которым нужно перезвонить, и другие неотложные дела. Значит, на все про все может уйти полчаса. Мирабель знает, что ее прогулка занимает ровно полчаса и, используя метод, перенятый у Рэя Портера, вычисляет, что ко времени ее возвращения на автоответчике не будет нового звонка. Так что она сворачивает на окольный путь и тем самым удлиняет обход на десять минут.
Когда она возвращается домой, то чуть приоткрывает дверь и заглядывает краем глаза, не желая выказывать самой себе собственное волнение — красный огонек мигает. Она выжидает минуту, прежде чем проиграть сообщение, заняв себя на кухне чем-то якобы нужным. Это Джереми — звонит ей с дороги, невнятно желая счастливого Благодарения, а заодно дезавуирует свою предупредительность, похваставшись, что использует телефон бесплатно.
Мирабель садится на футон, обняв колени и уткнувшись в них лицом. Она нервно постукивает ногой по полу, а часы идут — сперва час до начала вечеринки, потом час после ее начала, а там уже недалеко до четырех, и тьма начинает вползать к ней в окна. Она достает свои рисовальные принадлежности и следующий час, рисует маслянистую черноту, оставляя белым только жутковатый плывущий образ — обнаженный рельеф самой себя.
Звонит телефон. Любой звонок кстати в такой провальный день. Несколько мгновений она сверлит аппарат взглядом в отместку звонящему за то, что он так припозднился, но затем хватает трубку.
— Привет, что поделываешь? — Это Рэй Портер.
— Ничего.
— Ты куда-то идешь на День Благодарения?
— Да.
— Отменить нельзя? — спрашивает Рэй.
— Можно попробовать. — Она удивляет себя этим ответом. — Где ты?
— В настоящий момент я в Сиэттле, но могу приехать через три с половиной часа.
Рэй в четыре часа дня почувствовал то же, что Джереми почувствовал как-то в полночь: желание окунуться в Мирабель. Разве что расстояние от Сиэтла до Лос-Анджелеса меньше, чем от квартиры Мирабель до квартиры Джереми, когда два человека хотят чего-то одновременно. Рэя ждет наготове самолет (всего каких-то девять тысяч долларов), и едва, повесив трубку, он выскакивает за порог.
В часы между телефонным звонком и прибытием Рэя химия тела Мирабель час от часу меняется, и порою видение глубочайшей любви, летящей к ней, вспыхивает в ее сознании. М-р Рэй Портер, в двадцати восьми тысячах футов над ней, грезит ярко-розовыми сосками, отдыхающими на подушечках ее плоти. Но как ни различны эти образы, где-то в надмирном эфире они сливаются, и Рэй с Мирабель в День благодарения любят друг друга.
~~~
Рэй привозит с собой самолетную еду на двоих — на частном фрахте, которым он пользуется, кормят неплохо. Креветки, омары, фруктовый десерт, все завернуто в пленку. Они устраиваются на постели, окружив себя яствами и горящими свечами, и он рассказывает ей, как она красива, как он любит к ней прикасаться, а позже Мирабель достает подаренные им перчатки и становится перед ним, одетая только в них, вползает на постель и эротично ласкает его атласными изделиями Диора.
Они медленно занимаются любовью, а после его рука обхватывает ее вокруг талии. И хотя этому жесту как-то недостает окончательной и бесповоротной нежности, душа Мирабель витает в космосе, а пальцы, прижимающие ее к нему, приняты ею в свое сердце, как псалом. Это ласковое прикосновение, это, пусть призрачная, но — нить, связующая ее с чем-то, с кем-то и отводящая одиночество.
И вот, миллионер лежит рядом, в узенькой кровати, в малюсенькой комнате, обхватив рукой Мирабель, пригрев на груди кота, и они перекидываются репликами. Рэй слушает ее жалобы на работу, ее жалобы на машину, ее жалобы на подруг, и сам измышляет несколько жалоб, чтоб поддержать разговор. Слова летают туда-сюда, но где им сравниться по значимости с контактом его руки и ее плеча.
— Праздники — для одиночек сущее наказание. Я их в целом не люблю, — говорит Рэй.
— Мне тоже плохо на праздники.
— Рождество, День благодарения…
— …Один другого не лучше, — соглашается Мирабель.
— Хэллоуин — ненавижу, — говорит Рэй.
— Ой, а Хэллоуин я люблю!
— Как его можно любить? Приходится ломать голову, как нарядиться, а не придумаешь — скажут, что портишь праздник.
— Я люблю Хэллоуин, потому что всегда знаю, кем нарядиться, — говорит Мирабель.
— И кем же?
— Ну Олив Ойл же. — После этих слов подразумевается «глупенький». Мирабель говорит это без всякого оттенка иронии, напротив — с радостью от того, что хоть в этом ее проблемы разрешились.
Хоть ему и невдомек, Рэй трахается с Мирабель, чтобы пережить близость. Ему трудно держать ее за руку. Он не может остановиться на улице и ни с того ни сего обнять ее, но сношение сближает. Оно сводит вместе их плоть, а он ошибочно принимает ее плоть за ее душу. Мирабель же, напротив, стелет перед ним свою жизнь. Каждый раз, когда она раздвигает ноги, когда поворачивается набок и поджимает колени, чтобы он мог в нее войти, она жертвует ему частицу себя, отдает то, что он ей не сможет вернуть. Рэй, не понимая, что все им взятое, она отрывает от себя, уверен — все по-честному. Он относится к ней прекрасно. Он начал покупать ей маленькие подарки. Он всегда предупредителен и не давит на нее, если она не в настроении. Свое поведение он ошибочно принимает за доброту. Мирабель недостаточно искушена, чтобы понять, что с нею происходит, а Рэй Портер недостаточно искушен, чтобы понять, что он с ней делает. Она влюбляется и верит, что ее чувства не останутся без ответа, когда Рэй придет в себя. Но в данный момент часы их общения Рэю нужны, чтобы утолить собственную потребность в близости.
