– Мама хочет, чтобы я поехала в Хэмпширскую академию. Моя тетя там деканом, а дедуля выстроил библиотеку или что-то в этом роде. Но мне придется набрать семьдесят пять процентов…
– Ты можешь набрать семьдесят пять процентов.
– Да и вообще мне неохота туда ехать. Это будет глупость. Типа поезжай-ка ты туда, детка, там полегче – школа веселенькая, типа того.
Заурядный здравый смысл подсказывал Ною, что следует дать Таскани установку на поступление в Хэмпширскую академию, но он этого не сделал. Он не мог представить себе Таскани, катающуюся на санках в Нью-Хэмпшире. Равно как и занятую учебой.
Темой дня были аналогии. Ной начал с легкого: НАСЕСТ – КУРИЦА.
Она застонала, пробормотала несколько невнятных ругательств и наконец нашлась:
– Э… если на курицу насесть… она не станет нестись?
Вторая аналогия была: ПУЭБЛО – ИГЛУ.
– Что за черт? Я знаю, что такое «иглу», любой дурак знает, это что-то вроде канадского ледового дворца, но с какой стати я должна знать, что такое «пуэбло»? Что это за чепуха такая – пуэбло?
– Ты знаешь, вы это проходили в восьмом классе, возможно, когда разбирали коренных американцев…
– А, да! Всё. Это где жили черные.
– Нет! Не черные. Коренные американцы.
– А, да, да, извиняюсь.
Они еще несколько минут промучились над этой аналогией. Наконец она объявила:
– Ладно, я поняла. Иглу – это канадский ледовый дворец, а пуэбло – это где жили черные.
У Ноя не осталось сил возражать. Слишком многое было против него. Между индейцами и афро-американцами не было никакой разницы – по крайней мере не для Таскани. Она, наверное, думала, что в Гарлеме навалом пуэбло и на улицах пляшут индейские шаманы.
Он пошел в ванную и там зачарованно смотрел, как убегает вода в слив стеклянной, подсвеченной снизу раковины. Выходя, он наткнулся на доктора Тейер. Судя по ее одежде, она отправлялась работать, хотя она запросто могла нарядиться так на ленч с любой из своих подруг. Психотерапевтические сеансы доктора Тейер представляли собой совместный обед, кофе в какой-нибудь квартире на Мэдисон-авеню и рецепт в качестве десерта.
– Ной, – шепнула она, – ну, как она? Хотя бы лучше, чем Дилан?
Она сменила макияж и светилась бронзой.
– Она! Я все слышу, – крикнула из-за двери Таскани.
– Господь с тобой, – крикнула в ответ доктор Тейер, – как у тебя дела?
– Чудно! – отозвалась Таскани. Доктор Тейер повернулась к Ною:
– Неужели «чудно» ?
– Она очень рассудительная девушка, – ответил Ной.
– Главное, чтобы она показала лучший результат, чем на пробном экзамене.
– Я была с перепоя. Я же тебе говорила, – раздался голос из-за двери.
– Она так спокойно говорит «с перепоя», словно меня это совсем не должно волновать.
Ной не знал, что сказать; доктор Тейер и впрямь не казалась взволнованной.
– И как, ты думаешь, мы должны заниматься, если ты нам мешаешь?
Теперь они все трое были у Таскани в комнате.
– Сейчас моя очередь пообщаться с Ноем, солнышко. У тебя уже было сорок пять минут.
Ной сел рядом с Таскани. В пепельнице с надписью «Оторва» тлели окурки. Они посмотрели на мать, которая, казалось, прочно вросла в дверной проем. Внезапно на нее нахлынуло раздражение. Таскани и Ной – оба были для нее как непослушные дети.
– Фуэн! – позвала она. Явилась Фуэн с чайным подносом.
– Что ты делаешь, мама! – озлилась Таскани.
– Я подумала, что вам с Ноем не помешает освежиться. Чтобы сосредоточиться.
– Ты такая странная.
– Судя по всему, я очень странная, – покорно подтвердила доктор Тейер.
Ной взглянул на поставленный на антикварный стол поднос. Фарфор был тонкий, как бумага, расписан черными лебедями, а ручки такие маленькие, что их можно было ухватить только двумя пальцами. Посреди подноса застыли два унылых кекса.
– Ты бываешь невыносима, – сказала Таскани.
– Довольно, – слабо отозвалась доктор Тейер и, повернувшись к Ною, проинструктировала: – Главное, убедитесь, что она правильно понимает ваши вопросы.
– Мы как раз этим сейчас занимаемся, – ответил Ной.
А ты… – Доктор Тейер перевела взгляд на Таскани; помолчала. Похоже было, что она сейчас заплачет. – Ты должна ценить, что на свете есть и другие люди, кроме тебя. Ты ведь не думаешь обо мне, верно?
– Не думаю, – сказала Таскани. Голос ее звучал безжизненно.
– И над этим тоже поработайте, – скомандовала доктор Тейер.
Выдержка покинула Таскани. Глубоко, сердито затянувшись, она сказала:
– Я выучила все, что было задано по словарю. Ведь я выучила словарь, Ной?
– Она выучила весь словарь, – солгал Ной, – почти весь.
– Ну, ты довольна ? – спросила Таскани у матери. Доктор Тейер смерила дочь долгим взглядом, словно оскорбленная ее дерзостью.
– Я довольна.
И, как-то странно, вопросительно покачивая головой, она скрылась за дверью. С Таскани она вела себя не так, как с Диланом. Она держалась отчужденно, словно оборонялась – а может, сражалась? С собственной дочерью?
– Все надоело, – сказала Таскани.
– Она заботится о тебе, – сказал Ной, сам не зная, до какой степени он говорит правду.
– Чушь. Она просто боится, как она будет из-за меня выглядеть. Все ее клиенты – родители моих знакомых, «мир так тесен!» – и что бы я ни делала, это каким-то боком ее задевает. Так она говорит. Она, наверное, и заботится обо мне только из-за этого.
– Ух ты! Это серьезное обвинение. Ты уверена?
Таскани подняла глаза на Ноя. Ресницы у нее были как тюремные решетки. Казалось, она вот-вот скажет ему что-то жестокое и глубоко прочувствованное. Но, закурив, она растрепала волосы, и теперь ее больше занимала игра с белокурыми прядками.
– Да ладно. Давайте лучше математику делать.
Ной был удивлен и слегка озабочен: впервые кто-то из его учеников торопился заняться математикой, вместо того чтобы задвинуть ее куда подальше, даже когда экзамен был на носу.
Формула для вычисления площади поверхности куба 6s2. Если у человека три рубашки, пять пар брюк и два ремня, значит, у него тридцать возможных перемен одежды. Если за час Карлос доставил двадцать семь пицц, девять он доставит за двадцать минут.
– Мужа нашей горничной зовут Карлос, – заметила Таскани, – странно, она же филиппинка.
– Не припомню, чтобы я ее видел.
– Она нелегалка, – сообщила Таскании.
