Она повисла на его плечах; не вполне соображая от выпитого вина, что происходит, он не протестовал. Она тянула его вниз. Они были уже возле кровати; почти теряя равновесие, Ной отрешенно уставился в пол, на роскошный темный ковер. Доктор Тейер повисла у него на шее, глаза у нее были как два черных колодца. Он посмотрел на ее пальцы, выбор был небольшой: сбросить ее на пол либо рухнуть вместе с ней и на нее. Губы ее раздвинулись, казалось, она вот-вот упадет в обморок. Она закрыла глаза и словно бы не могла их открыть. Она висела у него на шее, а он почти не ощущал ее веса, словно держал уснувшего ребенка. Она была почти что в обмороке, и Ной, шатаясь, подошел к кровати, попытался разжать ее пальцы, но ему это никак не удавалось. От отчаяния он впился в них ногтями, но они казались такими же невосприимчивыми к боли, как цепи. С губ доктора Тейер сорвался блаженный стон – любое прикосновение Ноя, пусть даже продиктованное отчаянной попыткой от нее освободиться, приводило ее в восторг.
– Какого черта? – Ему показалось, что это сказала маленькая девочка, но голос перешел в крик, и Ной узнал, кому он принадлежит, – Таскани. Он услышал шуршание ткани и ощутил толчки в позвоночник: это Таскани колотила свою мать по пальцам. Она вскрикивала, словно птичка, бьющаяся о прутья клетки. Потом пальцы разжались, и доктор Тейер осталась навзничь лежать на кровати. Ее бездонные глаза уставились на дочь. В полумраке Ной видел, как они то исчезают, то появляются – в такт миганию. Рядом стояла Таскани, волосы у нее были растрепаны.
– Какого черта, мама? – всхлипнула она. – Ну какого черта? Оставь ты его в покое.
– Это ты оставь нас в покое, – ответила доктор Тейер. – Тебе здесь не место. – Но слова ее звучали тускло и бессильно. Она свернулась калачиком, словно младенец в утробе матери.
– Ты свихнутая стерва! Ну почему ты такая? Ведь он же мой репетитор.
Таскани тряслась от ярости. Она снова едва не зарыдала.
Гнев дочери парализовал доктора Тейер.
– Прошу прощения, – сонно проговорила она, – я хочу спать, вот и все.
– Ты свихнутая стерва, – уже более спокойно повторила Таскани. В голосе ее появились новые, взрослые нотки, в нем слышалась глухая враждебность. – Ты думаешь только о себе.
Ной не хотел слушать, как Таскани его защищает, равно как не хотел смотреть, как корчится и стонет доктор Тейер. Вся эта ситуация была до крайности дикой и нелепой; он был на грани нервного срыва, голова кружилась. Кое-как поднявшись на ноги, он посмотрел в коридор.
– Где Олена? – спросил он Таскани. Она посмотрела на него затуманенными глазами, взглянула на дверь Дилана и пожала плечами.
Ной рывком открыл дверь спальни. Дилан лежал на полу, лицо у него было пепельно-серое, Олена держала на коленях его голову. Она тревожно глянула на Ноя.
– Ему плохо, – сказала она.
Ной опустился на колени. Дилан дышал, но едва заметно. Глаза у него были закрыты, с губ текла слюна. По штанине побежала струйка мочи.
– Его надо в больницу! – закричал Ной.
Он ожидал, что Федерико будет протестовать, но когда поднял глаза, увидел только Олену. Она сурово кивнула.
– Где Федерико? – спросил Ной.
– Испарился, – вздохнула Олена. Она подвинула колени, чтобы приподнять Дилана, и он, почувствовав это, поднял голову.
– Что? – сонно спросил он. В уголке его губ пузырилась слюна.
– Куда мы его отвезем? – спросила Олена.
– В Леннокс-Хилл. Это в паре кварталов отсюда.
Дилан приподнялся и тут же опять повалился на пол.
– Пойдем, приятель, – уговаривал Ной, поднимая его за плечи, – давай, пошли со мной.
Олена с Ноем вывели Дилана из спальни на балкон.
– А что его родители? – проворчала Олена, с трудом удерживая тяжелую руку.
– Его мать в отключке, – сказал Ной. – А отец… Даже не знаю, попробуем его найти.
Они потащили Дилана к выходу. Ной оглядел комнату – мистера Тейера нигде не было видно, но тут из спальни доктора Тейер вышла Таскани.
– Везете его в больницу? – встревоженно закричала она. – Я тоже поеду.
– Найди своего отца, – отозвался Ной.
– Зачем? Вы лучше его позаботитесь о Дилане.
– Сейчас же найди его, – строго сказал Ной.
Таскани исчезла. Ной с Оленой молча стояли возле двери, придерживая почти потерявшего сознание Дилана. В комнате было столько народу, что на них никто не обращал внимания.
И тут из-за угла показался мистер Тейер со стаканом в руке. Рукава рубашки у него были закатаны, на лице сияла широкая улыбка, но в глазах таилась холодная ярость.
– Что вы сделали с моим сыном? – Пальцы, сжимавшие стакан, побелели.
– Ваш сын накачался транквилизаторами вашей жены, – ответил Ной.
Мистер Тейер взглянул в побелевшее лицо Дилана, потом перевел взгляд на Ноя и Олену.
– Вы его куда-то хотите везти?
– Вам надо сейчас же отвезти его в больницу, – сказал Ной, чувствуя промокшую штанину Дилана.
– Мне надо? – засмеялся мистер Тейер.
Ной наклонился вперед и высвободил руки. Мокрый от мочи, Дилан повалился на руки своего отца. Мистер Тейер держал сына одной рукой так же равнодушно, как клюшку для гольфа. В другой у него по-прежнему был стакан.
Ной открыл рот и тут же закрыл. Он был не в силах выразить переполнявший его гнев и в то же самое время не сомневался, что мистер Тейер доставит Дилана в больницу. Олена взяла Ноя за руку.
– Спокойной ночи, мистер Тейер, – сказала она.
Олена открыла входную дверь и повела Ноя из квартиры. Он в последний раз обвел блуждающим взглядом апартаменты и поймал взгляд стоявшей на балконе Таскани. Она кивнула: она позаботится о том, чтобы Дилана отвезли в больницу.
Ной и Олена прошли несколько кварталов по залитой лунным светом Парк-авеню, прежде чем взяли такси. Ной сидел откинувшись на спинку сиденья, гладил Оленины волосы и смотрел в окно. В кармане рубашки лежал жесткий прямоугольник – чек. Уголки его царапали грудь. Этот кусочек картона был теперь единственным его оружием против них. В своей ненависти он хотел, чтобы они заплатили за все – за равнодушие к собственным детям, за свое богатство, за то, что они считали себя выше его. Он депонировал чек в ближайшем банкомате, прежде чем вернуться домой. После он решит, как поступить с этими деньгами.
12
– Я не могу это сделать, старик, ну не могу я. – Дилан прижался к дверце машины.
Сжимавшие руль пальцы Ноя побелели. Он сочувственно посмотрел на Дилана, в то же самое время зорко, напряженно поглядывая на зеленые лужайки школы Горацио Манна. Несмотря на уверенность, что поступает правильно, он не мог избавиться от ощущения, что совершает ошибку.
