– Сами не помните?
– Вас бы так избили, как меня вчера, тоже ничего бы не помнили, – позволил себе огрызнуться Юлий.
Вряд ли человек с такими плечами, с такой крепкой шеей и уверенной осанкой позволил бы кому-нибудь избить себя. Вздумай кто дотронуться до него пальцем, он бы этот палец из руки вырвал. Да. Не всякому дано.
– Вы рассмотрели тело, найденное в вагоне? – спросил следователь.
– Откуда? – Юлий вздохнул и выложил на стол пачку денег.
Следователь чуть отодвинулся, посмотрел на деньги с любопытством.
– Это что?
– Сами не видите? – со слезой протянул Юлий.
– Людям свойственно придавать предметам некий смысл, – сказал следователь. – И чем более отвлеченный предмет, тем интереснее этот смысл. Деньги, например. Чистая абстракция. Что вы имеете в виду?
Юлий ничего не понял, но сказал:
– Забирайте все, а я никого не убивал.
– Да? – прищурился Иван Васильевич. – А деньги здесь к чему?
– Это за вагон, – объяснил Юлий.
– Вы из-за этих денег подрались с гражданином Монаховым?
– В общем да, – признался Юлий.
Иван Васильевич молчал некоторое время, потом кивнул Юлию:
– Садитесь, Служка.
Юлий рухнул на табурет. Ему хотелось заплакать, но ни слез, ни даже сил сотрясаться в рыданиях у него не осталось.
– Пять дней назад у вас произошел инцидент с Валидовой и вы, уходя, угрожали ей. Вчера вы пытались продать украденный вагон гражданину Монахову, но в вагоне вовремя был обнаружен труп гражданки Валидовой, зарезанной ножом. Теперь попробуйте, ради интереса, убедить меня в том, что между этими обстоятельствами нет никакой связи.
Секунду назад Юлий полагал, будто у него иссякла всякая способность испытывать какие-либо чувства. Но тут он понял, насколько ошибался. От известия о смерти Валидовны у него перехватило дух.
Иван Васильевич пристально наблюдал за ним.
– Затрудняетесь с ответом, Служка?
Юлий хотел было что-то сказать, открыл рот – но вдруг спрятал лицо в ладонях и расплакался, как маленький.
* * *
В смертях юродивого Кирюшки и старухи сторожихи с Сортировочной имелось нечто общее, о чем Юлию, естественно, ничего не было известно. Зато это было известно Ивану Васильевичу. Кирюшка был убит точно так же – удар ножом в левую сторону груди – и точно тем же орудием, что и старуха. Оба были безобидны, оба пользовались авторитетом в определенных кругах – и оба погибли одинаковым образом. Больше их ничто не связывало.
Юлий Служка сильно не понравился следователю. Такие, полагал Иван Васильевич, темнят даже в тех случаях, когда темнить незачем, и при любом выборе между правдой и ложью безошибочно предпочитают ложь. Для одних людей мир прост и ясен, для других – печален и полон боли; а вот для Юлия Служки в мире не существует никаких иных путей, помимо скользких и окольных. С подобными персонажами Иван Васильевич сталкивался не в первый раз; он невзлюбил их еще с юности и всегда угадывал темненькую муть, плескавшую на дне их души.
Однако глубокая неприязнь к Юлию не могла затмить в глазах Ивана Васильевича одного отчетливого факта: убить юродивого Кирюшку Юлий никак не мог. Поскольку находился в запое и не покидал злачных заведений, а Кирюшка к таким местам и близко не подходил. Следователь вообще сомневался в том, что Юлий способен кого-то убить, даже в пьяной драке. Мошенники редко бывают на это способны, а Юлий мошенник давний, если не сказать прирожденный.
Впрочем, своими соображениями Иван Васильевич с Юлием не поделился. Ход мыслей следователя, таким образом, остался полной тайной для несчастного Юлия. И хорошо. Пусть понервничает. Глядишь – придет в чувство, соображать начнет. Завравшиеся люди часто утрачивают полную связь с реальностью.
– Вы утверждаете, что продавали Монахову вагон? – спросил Иван Васильевич.
– Утверждаю, – сказал Юлий, обессиленный.
– Монахов отрицает факт покупки им вагона.
– Врет! – закричал Юлий с внезапной горячностью.
«Удивительно! – подумал Иван Васильевич, разглядывая раскрасневшееся и похорошевшее от гнева лицо Юлия. – Сколько праведного негодования выказывают вруны, когда сами становятся жертвой чьей-либо неправды…»
Он чуть повысил голос:
– Извольте не кричать в присутственном месте.
Подействовало. Юлию, без всякого сомнения, приходилось знакомиться с «присутственными местами» еще до Революции.
Глубоко опечаленный, со всех сторон обложенный врагами, как зримыми, так и незримыми, Юлий снова обмяк на табурете.
Иван Васильевич сказал:
– Я отпущу вас, но это не значит, что вы совершенно свободны. В любую минуту будьте готовы ко мне явиться. Вы поняли, Служка? Я не запираю вас в тюрьме в основном потому, что там не хватает места. А вы человек относительно благоразумный.
Юлий поднял голову:
– Вы что имеете в виду?
– Сформулируйте вопрос точнее, – попросил следователь.
– Я спрашиваю – где подвох? – сказал Юлий довольно грубо и тут же вжал голову в плечи.
– Подвоха нет, – медленно проговорил следователь. – Ступайте пока.
– У вас ведь нет никаких определенных оснований меня арестовать, – сказал Юлий. – Да?
Следователь закурил, пустил дым в потолок. Юлий смотрел на него разгорающимся, жадным взглядом.
– Нет оснований, – повторил Юлий. – Не закатать вам меня никак. Улики ерундовые, и Монахов действительно спекулянт, и вы его уже проверили. Вот Монахов – он враг, а я – ни тэнда, ни сэнда. И как поступать со мной – вы еще не знаете. Вот поэтому. Так что я…
– Слушай, ты, – тихо сказал Иван Васильевич, – богиня Флора. Я тебе уже сказал, в тюрьме не хватает места. Смоешься из города – найду хоть в Финляндии и там же и пристрелю, на месте. Ты все понял?
«Богиня Флора» чрезвычайно обидела Юлия. Он надул губы, встал и молча поклонился, отчетливо нагнув и затем вскинув голову.
– Вот и хорошо, – равнодушным тоном промолвил Иван Васильевич. – Ступайте отсюда, Служка. Будет что рассказать толкового – возвращайтесь. А то я сам вас кликну. Вы уж не разочаруйте, голубчик, приходите с первого раза.
* * *
Юлий вышел на набережную Фонтанки и остановился, втягивая мокрый воздух дрожащими ноздрями, как будто вдыхал кокаин. Скоро у него закружилась голова, а затем, как будто бы само собой, пришло осознание случившегося.
Следователь, похожий на циркового борца, вовсе не считал Юлия виновным в убийстве, что бы он там ни утверждал. Более того, он, кажется, готов был закрыть глаза на попытку продажи краденого вагона. Потому что от Юлия он ожидает одной совершенно определенной услуги. И недвусмысленно дал это понять.
